— Бог и мои мертвые да простят меня. Я не могу ненавидеть тебя.
Она уткнулась лицом в его плечо. Она была напряжена, как будто хотела этого до отчаяния, но ей было страшно думать об этом — словно она выучила что-то, но никогда этого не делала.
— Никогда?
Она ударила его так сильно, что голова его откинулась назад. Он опустил руки и спокойно сел. Подбородок его подергивался.
— Никогда! — крикнула она ему
Она хотела, чтобы он засмеялся, не поверил, назвал ее лгуньей и шлюхой. Тогда она могла бы ударить его снова, и отшвырнуть его прочь, и он никогда не дотронулся бы до нее там, где она желала и боялась этого.
Он сочувственно кивнул.
— Это тяжело для таких, как мы. Желание приходит так редко, и когда оно приходит, оно так всеохватывающе. И когда есть кто-то другой нашей крови…
Она сорвала свой головной убор и отбросила его в темноту.
— Тебе это легко. У тебя были возлюбленные.
— Не так уж много. Не так уж часто.
Она скривила губы.
— Только одна в сезон.
— Две за множество лет, и вот, в насмешку от Господа, две разом.
Она посмотрела на него, застыв.
— Я видела франкскую женщину. Кто другая?
— Ты.
Она так мотнула головой, что едва удержалась на ногах.
— Не лги. Я не приму этого. Я обещаю, что не буду убивать ее. Я покончила с убийствами.
Он коснулся ладонью ее щеки. Щека была влажной.
Она не отшатнулась.
— Я хотела, чтобы ты желал меня, — сказала она. — А когда ты пожелал… О Аллах, как я труслива!
— Не очень, я думаю. Просто для тебя все внове.
— И не знаю ни приличий, ни девичьей скромности.
— Я сомневаюсь, что нашел бы тебя столь пленительной, если бы тебе они были ведомы.
Она сглотнула.
— Пленительная? Я?
— Совершенно.
— Это… это притворство, — сказала она.
— Галантность, прошу твоего прощения. Но и правда тоже. Ты сводишь меня с ума. Я ненавидел тебя превыше рассудка. Но никогда не считал тебя глупой и уродливой.
Она была словно Айдан, когда он пришел в Масиаф. Она стояла так близко к тому, чего желала так долго, и не могла представить, что ей с этим делать.
Ее глаза были широко открыты и чуть дики. Он наклонился и поцеловал ее. Она дрожала.
Не меньше, чем он. Он отступил на шаг, два. Потом поклонился с осторожной учтивостью.
— Благодарю тебя за танец.
Он наполовину боялся, что она последует за ним в его постель, а наполовину жаждал этого. Но она не пришла.
Айдан проснулся от запаха вина, вскипяченного с пряностями. Он глубоко вдохнул этот запах и яростно чихнул.
Марджана снова поднесла чашу к его носу.
— Я хочу заключить с тобой сделку, — сказала она.
Он выпил горячее вино, потому что иначе оно выплеснулось бы ему на грудь. Вернулись воспоминания, яркие, но похожие на сон.
Сейчас в ней не было ничего от той танцовщицы или той девушки. Она снова была ассасинкой, и ее волосы были туго заплетены и безжалостно спрятаны под тюрбан
— Не ассасинка, — нетерпеливо-резко возразила она. — Ассасины не одеваются в зеленое.
Он забрал у нее чашку и допил вино.
— Ты вырвала меня из глубокого сна и еще ожидаешь от меня ясного рассудка?
— Солнце встало час назад. Я устала ждать. — Она скрестила руки на груди. — Я хочу заключить с тобой сделку.
— Могу ли я…
— Нет.
Вопреки ей, он встал. Накинул какую-то одежду, пальцами причесал волосы. Он хотел было пойти на поиски завтрака, но нетерпение Марджаны было опасным. Он сел на подушку, поджал ноги и поднял брови:
— Ну?
— Сделка, — произнесла она. — Я освобождаю тебя из этого места, договариваюсь за тебя с Синаном и потом доставляю тебя туда, куда ты захочешь.
Из груди Айдана вырвался вздох.
— Что… почему…
— Сайида напомнила мне об искусстве приручать соколов.
Она сошла с ума. Или…
— Это шутка?
— Я не играю в такие игры.
— И не позволяешь этого другим. Именно так. И предлагаешь мне свершить мое отмщение.
— Почему нет?
Он положил ладони на пояс. В желудке бурлило вино. Он не мог заболеть лихорадкой, его племя не болело, но голова была легкой, лицо горело.
— Есть и цена. Не так ли?
— Так.
Его руки чуть разжались. Наконец-то проблеск смысла.
— Что же это?
— Ты.
Он уставился на нее.
— Ты, — повторила она. — В моей постели. Пока ты не удовлетворишь меня.
Он засмеялся. Она нет. Молчание затягивалось. Он подался вперед.
— Пока я не удовлетворю тебя? Это все?
— Этого достаточно.
— Что… если я… не…
— Ты полагаешь, что не сможешь?
Он оскорбленно выпрямился.
— Разве это такая высокая цена? — спросила она. — Я дам тебе то, чего ты больше всего желал. В ответ ты дашь мне то, чего я желала с тех пор, как впервые увидела тебя в Иерусалиме.
— А если я не хочу этого? Если я не хочу, чтобы меня покупали и продавали?
— Тогда ты глупец.
Он ударил по полу кулаками.
— Проклятье, женщина! Ты хочешь, чтобы я любил тебя или чтобы я убил тебя?
— Я ничего не знаю о любви. Я могу быть только тем, что я есть. Ты заключишь сделку?
— А чего будет стоить мне отказ?
— Ты будешь томиться здесь, пока не сдашься. А Синан тем временем продолжит преследовать твоих родственников.
Айдан почесал подбородок. Марджана смотрела на него. Он опустил руку.
— Дашь ли ты мне время подумать?
— До закатной молитвы.
Она дала это время неохотно, но все же дала, и щедро. Он не смог заставить себя поблагодарить ее. Он закончил одеваться, пока она сидела там, и оставил ее сидеть, устремив взгляд в ничто.
Он отправился всего лишь на вершину скалы. Марджана была достаточно мудрой, чтобы не последовать за ним ни телом, ни сознанием. Айдан оперся подбородком на колени. Он знал, что Сайида занимается внизу своими делами, а Хасан учится бегать. Марджана исчезла. Ее отсутствие для него было подобно головной боли.
Что, во имя Господа, заставило ее пойти на такую сделку? Одна ночь с ним, а в обмен так много: его свобода, его месть.
Прошлой ночью она пыталась соблазнить его. Она подошла к этому необычайно хорошо, до тех пор, пока не добилась успеха. А теперь, утром — это.
В Каркассонне она вызвала бы скандал.
Он улыбался, потом прикусил губу. Он должен был возмутиться. Разве он дамасская шлюха, чтобы продавать свое тело за какую бы то ни было цену?
Даже за такую.
Церковь назвала бы это смертным грехом.
Церковь называла его колдуном и сыном дьявола.
