К моему приходу Вигил уже подмел мастерскую и корпел над скобой дорожного кофра.
– Тт-ак пп-рр-аввильно, м-мастер Л-леррис?
– Прекрасно. Продолжай в том же духе, а я наложу последние штрихи на наш письменный стол. По-моему, вензель получился что надо.
Вырезанная Вигилом буква «А» прекрасно встала в подготовленные мною пазы. Паренек был рад похвале, а я тому, что работал с человеком, действительно чувствовавшим дерево.
Тонкая отделочная работа требовала особой осторожности, поэтому, прежде чем взяться за рубанок, я проверил вишневую древесину чувствами, стараясь не упустить даже крохотные сучки или шероховатости.
Таковых, к счастью, оказалось немного, и к полудню, когда донесшийся со двора шум заставил меня отложить резец и подойти к двери, этот этап работы был почти завершен.
На ступеньках кухни, глядя на Риссу снизу вверх, стояли двое детишек. На дальнем конце двора, где я три года назад посадил дубок, в защищавшей кое-как от палящего солнца тени укрылась худощавая женщина в серых лохмотьях.
– Подайте… мы голодны… – упрашивала темноволосая девочка постарше. – Мама сказала, что у вас есть еда.
И она, и ее младшая сестренка были худы и одеты очень бедно, однако, в отличие от большинства бродяг и попрошаек, оставались чистенькими.
Я тихонько отступил за дверь мастерской.
– Еда, – несколько нервно пробормотала Рисса, – у мастера Лерриса не хватает еды на всех.
– Но мы же просим не на всех, а только себе, – наивно возразила девочка. – Ты нас знаешь: я Джиди, а она Мирла. Мы хотим есть.
– Ладно, взгляну, может, что и найдется, – буркнула Рисса и удалилась на кухню.
Я поразился: неужто дела так плохи, что людям нечем кормить детей и они попрошайничают даже не в бедных кварталах, а у моих дверей? Мне тоже приходилось ощущать на себе последствия общего упадка, однако я имел дело с людьми, у которых водились деньги.
– Вот, берите…
– Спасибо, Рисса. Большое спасибо.
– Меня благодарить не за что. Скажите спасибо мастеру Леррису: это его снедь.
Приглядевшись, я увидел, что каждая из девчушек получила по полкаравая вчерашнего хлеба и по пригоршне оливок. Пока они, поднимая босыми ножками красную пыль, брели через двор к матери, Джиди отправила в рот оливку и отломила крохотный кусочек хлеба.
Их мать помахала рукой Риссе, и они удалились.
Я подошел к кухне.
– Мастер Леррис… Гайси не какая-нибудь мошенница.
– Рисса, не надо оправдываться, ты поступила правильно. Дети были голодны, но они чистенькие и аккуратные, совсем не похожи на завзятых попрошаек, – промолвил я, торопливо закрывая дверь, чтобы отгородить кухню от жары и красной пыли.
– А кто эта женщина, их мать? – полюбопытствовал я, достав из охладителя кувшин и налив себе немного клюквицы.
– Гайси? Я давно ее знаю, славная женщина, но невезучая. Муж ее работал на Синкора, старого торговца шерстью. Он умер до…
– Погоди. Он, что ли, владел этой землей?
– Он самый. Бедняга погиб во время пожара, когда сгорели его дом и склад. Ох, и пожарище же был, пламя выше деревьев! Люди поговаривали, будто усадьбу поджег Хистел, сын старого торгаша. Злобный малый был этот Хистел, вечно цеплялся к девушкам. Дошло до того, что родной отец сдал его стражам самодержицы. Ходили толки, что он убил отца из-за золота, а усадьбу поджег, чтобы замести следы, но, – Рисса пожала плечами, – ни Хистела, ни золота этого никто так больше и не видел. Вилбел пытался спасти хозяина, но и спасти не спас, и сам обгорел так, что работать больше не смог. Помучался-помучался, да три года назад, как раз во время великого дождя, и преставился. А Гайси вела домашнее хозяйство Мортена, пока он не подцепил ту темнокожую девицу. Так и вышло, что Гайси осталась без работы и без куска хлеба. Родных у нее нет, так что помощи просить не у кого.
Мне стало стыдно. Люди голодают, а я позволяю себе баловаться клюквицей.
– А где они живут?
– Где придется.
– К тебе часто наведываются?
– Бывает. Жалко ведь, особливо детишек.
Я вздохнул. Конечно, когда не видишь чужих бед, жить легче. Но, с другой стороны, облагодетельствовать всех обездоленных мне явно не под силу.
– И много в Кифриене таких, как они?
– Немало. Еда дорожает с каждым днем.
– Но почему?
Я не заметил особого роста расходов, но сообразил, что Кристал частенько в отлучках и нам не приходится кормить слишком много ртов.
Рисса улыбнулась.
– Траты, конечно, увеличиваются, но у нас есть старые запасы: баранина, кукуруза, оливки. Теперь вот и курочки завелись. Я стараюсь беречь твои серебреники.
– Спасибо, – сказал я, допивая клюквицу. – Пойду, а то меня работа ждет.
– Конечно, мастер Леррис, – улыбнулась Рисса. – Сколько людей зависят от твоей работы.
Мне, честно говоря, вовсе не хотелось, чтобы кто-то от меня зависел. У меня самого имелось все необходимое для счастья: уютный дом, прекрасная жена, вдоволь еды, славный пони и ремесло, которое не только неплохо кормит, но и доставляет мне удовольствие. Но не думать о таких людях, как Гайси и ее дочери, я не мог.
– Вигил, – окликнул я паренька, вернувшись в мастерскую, – ты Гайси знаешь?
– К-кого? – Малый покраснел.
Я повторил вопрос, и он, заикаясь, признался, что по малолетству вместе с братьями таскал у Гайси еду, пока отец не поймал их за этим и не задал им хорошую трепку. Из его слов выходило, что Гайси прекрасно умела шить.
– Вот и замечательно, – сказал я. – Ты уже набил руку на своей каморке и курятнике, так что справишься и с новым заданием. Превратишь этот курятник в каморку на три кровати. Об очаге я позабочусь отдельно. А курятник потом построишь новый, я заплачу за древесину.
– З-зачем?
– Зачем-зачем… Может, мне и не под силу спасти весь мир, но могу же я позаботиться о хорошей женщине и ее детях. Только давай договоримся: пока не закончишь работу, ни Гайси, ни Риссе ни слова. Завтра поедем к твоему отцу подбирать материал. А пока занимайся кофром.
– Х-хорош-шо.
Конечно, постройка хижины для одной бедной женщины не решит всех тех проблем, с которым приходится сталкиваться Кристал, Каси и Кифросу, но, возможно, малость успокоит мою совесть. Неужто мне просто необходимо хоть в чьих-то глазах выглядеть героем?
Взгляд мой случайно скользнул по завалившемуся за верстак старому кедровому полешку, за которое я брался невесть сколько раз. В том, что из него рано или поздно должно проступить лицо, у меня сомнений не было, но вот чье это лицо, пока так и оставалось тайной.
Поглазев на полешко, я оставил его в покое и начал готовить письменный стол к окончательной отделке.
Вигил, работая над кофром, напевал, а вот меня не покидало ощущение, будто я зря не закончил дело с кедровым полешком. Но как его было закончить, если мне удавалось увидеть лишь приблизительные очертания лица. И никаких глаз.
