И вот пришел самый короткий день в году – Лютаве сообщил об этом Добровед, ставший за эти месяцы для нее истинным вестником между ее Навью и Явью наверху. В Витимеровом городце, как и по всем жилым местам славянских земель, женщины весь день готовили обрядовые угощения, а прочие сооружали себе наряды, в которых выйдут из дома, когда стемнеет. Наряды требовались как можно более необычные, вычурные и пугающие, такие, чтобы облаченного в них человека никак нельзя было узнать. В ход шли звериные шкуры, иногда пришитые одна к другой в самых несуразных сочетаниях – внизу медведь, сверху коза с рогами; берестяные личины, размалеванные в дикие цвета, космы и бороды из пакли и соломы. Только в эти дни, единственный раз в году, женщинам было не только можно, но и нужно переодеваться мужчинами, и наоборот. Главное – чтобы не узнали. Не узнали те, кто сегодня приходит и остается в Яви на эти двенадцать дней…
Когда стемнело, на площадке святилища разожгли новый священный огонь. Лютава не могла этого видеть, до нее долетали лишь обрывки песен. Она могла лишь воображать, как на площадке святилища борются Бадняк, то есть старый бог Велес, и Божич – молодой бог Ярила, стараясь вырвать друг у друга власть над земным миром. Велеса изображает Яровед, снова наряженный чудовищем, а Ярилу – княжич Витим. Лютава и жалела, что впервые в жизни в этот священный день полностью оторвана от рода человеческого, и понимала, что это необходимо. Она сама и была тем новорожденным солнцем, которое в эти дни весь народ старался поддержать жаром своих душ. Была ростком нового мира, который пережидает зиму под землей, чтобы взойти, когда растает снег. Выйти раньше срока ей было никак нельзя.
В каждом доме и в длинных обчинах святилища уже ждало на столах, покрытых новыми скатертями, приготовленное угощение. Дело было за гостями.
Настала полночь. Вокруг Ладиной горы собралась толпа – здесь были люди из Витимерова и округи, а еще приехавшие издалека, чтобы провести священный праздник в самом почитаемом и древнем из славянских святилищ. На вершинах валов ярко горели костры – внутреннего повыше, внешнего пониже, – и в темноте эти огненные венцы делали священную гору похожей на небесную крепость, обиталище богов, в эту ночь открытое для смертных.
В середине площадки, перед полукругом идолов, встал Яровед, облаченный в самый торжественный наряд Велесова волхва – в медвежью шкуру с мордой зверя на голове, со множеством бубенчиков и оберегов, звенящих на груди, на поясе, на руках и на ногах, с высоким посохом в руке, который тоже венчала искусно вырезанная медвежья голова и украшали бубенчики. Отблески костра плясали на его фигуре, и казалось, что двери Нави колеблются, то выпуская его на свет, то снова скрывая. Лица деревянных идолов позади него дрожащие отсветы делали живыми.
– Восславим, люди, богов наших! – воскликнул Яровед, подняв свой посох, и народ ответил ему дружным ликующим криком.
Все уже были возбуждены, взбудоражены прошедшими обрядами, высокое пламя нового священного огня, земного отсвета возрожденного солнца, согревало кровь и наполняло каждого божественным светом. Каждый уже ощущал, как кости и жилы шевелятся, будто реки подо льдом и корни под землей, когда они оттаивают весной, готовясь принять искру новой жизни.
– Деды наши, бабки наши! – позвал Яровед, когда отзвуки общего призыва стихли. – Придите к нам! Угощение для вас приготовлено, на столах разложено! Готовы для вас хлеба и каши, меды и чаши! Придите к нам!
– Придите к нам! – дружно подхватила толпа.
Замолчав, все подняли глаза в небо.
Шедший с утра снег унялся, ветер разогнал облака, очистил небо и утих. Пространство замерло, слив всю свою бесконечность в единую точку. Темное небо осветилось звездами – будто раскрылись тысячи окошек. Повеяло легким теплым ветром: казалось, сам свет нисходит к темной земле. С этим ветром спускались души умерших дедов – в эти двенадцать волшебных дней и они возвращались на землю, чтобы побыть среди ныне живущих внуков и правнуков.
Даже Лютава в своем подземном уединении ясно ощутила этот миг. Ей могла бы поведать о его приходе внезапно наступившая тишина на горе, но дело было даже не в этом. Она стояла, устремив взгляд в темное оконце под кровлей и всем существом впитывая волшебный свет небес. Сама душа ее стала тропой, и она знала: они идут. Так бывало уже не раз, но каждый год она по-новому, с новой остротой и трепетом переживала слияние с духами предков, вернувшихся к ней. Тело словно бы наполнялось силой и светом, глаза начинали видеть по-другому, ушам открывалось недоступное ранее, а в голове вспыхивало разом множество новых, не принадлежащих ей чувств, мыслей, знаний. Она вдруг стала мудра, как десятки и сотни ее прабабок, и с силой десятков и сотен душ ощутила бурлящую радость от новой встречи с земным миром – миром Яви, который так же желанен и недоступен для покинувших его, как желанны для смертного светлые небесные сады. Это был праздник слияния земли и неба, живущих и живших, объединяющий все силы вселенной в один общий круг.
– Славен Божич Коляда! Славен будь! – громко запел Яровед, со звоном потрясая своим посохом.
Голос его разорвал тишину, пробудил к жизни души предков и потомков, слившихся в одну. Все вздрогнули, воспрянули, опомнились и дружно закричали:
– Славен будь!
– Ясна на небе звезда! Ясен будь! – пел Яровед, притоптывая и приплясывая на снегу, звеня бубенчиками одеяния.
В него вошла не просто сила бесчисленных предков-волхвов, но сила самого Велеса, хозяина и главы этого велика-дня.
– Ясен будь! – ликующе выкрикивала толпа, тоже приплясывая, чтобы дать выход распиравшей каждого силе и радости.
И веселье началось повсюду. Народ повалил в обчины святилища, а кому не хватало там места, разошлись по домам, где тоже было приготовлено угощение. Везде пелись славления Коляде, новому солнцу, грядущему году; все ворота и двери стояли открытыми, везде горели огни. Народ ватагами ходил из дома в дом, везде выпивая бражки и закусывая пирогами и кашей; более молодые резвились и гонялись друг за другом…
* * *
Слушая громкую гудьбу на горе – перепевы рожков и сопелок, перезвон бубенцов, – Лютава плясала сама с собой, при свете двух лучин, смеясь неведомо чему. Наверху послышался резкий скрип открывшейся двери, потом другой, кто-то стал спускаться. Подумав, что это Добровед принес ей положенную долю угощений, Лютава обернулась – и сразу поняла, что это не Добровед.
Правда, внешность гостя никакого ответа подсказать не могла – просто рослое чучело в длинной женской рубахе, с растрепанной соломенной косой и зверской личиной – непонятно даже, какого зверя изображающей. В руках у него был объемистый мешок.
