Рен повернулась, подняв к Поттеру лицо.
Она всегда смотрела на него с радостью. Без восторженной собачьей преданности, без какого-либо рабского почитания, которое вполне можно было бы ожидать от создания, подобного ей, а с простой, искренней радостью, для которой ей было достаточно просто быть рядом с ним.
И внезапно для Гарри все его прежние собственные доводы, по которым он старался держать некоторую дистанцию с Рен, показались нелепыми и пустячными.
Она никогда не станет ссориться или жаловаться, никогда не будет ничего требовать, никогда не предаст, не изменит и не уйдет от него. Не устроит сцен и капризов, как многие избалованные барышни. Рен будет жить, пока жив он сам, а при необходимости — без раздумий поставит свою жизнь на кон. Ради него. Ни одна из знакомых Поттеру девушек, даже самые лучшие из них, не могли бы предложить всего этого просто так, ничего не прося взамен. Так почему он должен отказываться? И почему он должен отказывать ей в обычном человеческом тепле?
Поттер подошел к Рен ближе, положил ладони на голые, теплые плечи смотрящей на него снизу вверх девушки, и вновь, как тогда, в Даймоне, его пронзил беззвучный разряд. В тот раз, прикоснувшись к Рен в подземных источниках, он увидел одно из мгновений их последней, страшной войны, но в этот раз все было совершенно по-другому.
Окружающая реальность не померкла, заполненная ожившими картинами далекого прошлого, все осталось на своих местах, вот только Гарри на долю секунды окутало облако эмоций Рен — спокойный фон хорошего настроения от праздника, острый всплеск радости и благодарности от того, что Гарри вспомнил и пришел к ней, легкое смятение даже от такой скромной близости и... где-то там, глубоко, затерянный отголосок робкой, почти несбыточной надежды на что-то большее.
«Большее?..»
Он придвинулся еще ближе, сел, протянул руку и провел пальцами по горячей, бархатистой щеке, задержал на ней ладонь и в первый раз, слегка склонив голову, осторожно и нежно прикоснулся своими губами к ее губам.
Рен не отстранилась, лишь, чуть не задохнувшись даже после такого короткого поцелуя, прошептала:
- Но Гарри, я же...
«Фактически не человек...» - молча договорили за нее ее отчаянно расширившиеся глаза. Даже в такой момент она думала не о себе и своих желаниях.
- К черту условности... - Гарри, не сводя с нее глаз, бросил на теплую крышу одеяло, и мягко опустился на него спиной, увлекая за собой Рен. - Я и сам уже порой не до конца уверен, человек ли я все еще…
Странное дело, опыт Поттера по общению с женщинами сводился лишь к нескольким не особо умелым поцелуям с Чоу и Джинни, но тогда откуда, как по заказу, сейчас всплывали в памяти это полустертые, но все более набирающие ясность знания и опыт в столь специфической области?
Словно на ускоренной промотке у него в мозгу пролетела целая вереница картин. Распахнутые кимоно, обнаженные груди, призывно разведенные молочно-белые бедра, выгнутые в сладкой истоме станы, тонкие пальцы, впивающиеся в чьи-то спины, запрокинутые в страсти точеные лица с закрытыми глазами и блестящим бисером пота на верхней губе...
«Опять «память трехсот» дает о себе знать... - понял Гарри. - Но на это раз не борьба, магия или фехтование, а кое-что другое. Сильно сомневаюсь, что многие из них покинули этот свет девственниками… А почему бы и нет?.. Такие знания тоже не будут лишними, а уж если за что-то берешься — делай это хорошо...»
Эти размышления промелькнули за какую-то долю секунды, а потом Гарри отринул все и вся; его тело, руки и губы словно лучше него самого знали, что и как именно надо делать. А то, что Рен выгнулась в его объятьях и чуть учащенно задышала, доказывало, что он не зря пустил дело на столь своеобразный «самотек».
Легкое синее платье сползло с нее, будто само собой и было отброшено в сторону; две легкие, белые тряпочки и сандалии полетели вслед за ним.
Ощущение от прижавшегося к нему девичьего тела, возбуждающим образом состоящего из необычного сочетания хлыстов-мышц и мягких, упругих округлостей, будто впрыснуло перца в кровь Поттера, и он начал не торопясь, но все более и более жадно целовать Рен в губы, щеки, мочки ушей, в шею, натыкаясь на теплую сталь саррана, и снова в губы...
А его вечный спутник, ехидный внутренний голос, никогда не упускавший шанса подначить и отпустить колкость в любой двусмысленной ситуации, на этот раз молчал, будто понимал, что третьему тут не место, пусть даже этот третий - одна из темных сторон своего собственного «Я».
Гарри прижимал девушку к себе, словно боясь отпустить её даже на миг, а Рен, неумело, но все более пылко отвечая на поцелуи, даже не слышала, а чувствовала всем телом, как гулко колотится его сердце, как теплый воздух выходит из его груди и обвевает её лицо. Она сначала нерешительно, словно все еще не до конца веря в происходящее, обняла его, притянула к себе, а потом ей показалось, что где-то там, в глубине, возник странный жар, окончательно выгнавший затаившийся в глубине души страх того, что это все неправда. Она в свою очередь вцепилась в крепкие мужские плечи, как утопающая, и отдалась этому сладко наплывающему жаркому потоку, идущему, как казалось, из самого центра ее существа.
Поттер закрывал губы ее телом, дышал ее запахом, ею всей и, как на качелях, то взлетал ввысь до замирания дыхания, то проваливался куда-то в густую, обжигающую черноту, на дне которой расцветало блаженство и исполнение всех желаний. Острое наслаждение, концентрирующееся в паху, растекалось вдоль позвоночника звенящим зудом, накапливалось в груди и животе, накатываясь волнами и стесняя дыхание.
А потом все окончательно исчезло, утонуло где-то в разгорающемся, болезненно-блаженном темном огне, струящимся сквозь сплетенные тела. Исчезла и крыша, и Хейверилл, и Вольдеморт с лонохарцами, все миры и все угрозы растворились во внезапной яростной вспышке, которая, как гигантская искра, возникла между ними. Кажется, Рен шептала ему на ухо какие-то даймонские слова... Кажется, стонала…
Они буквально изматывали друг друга, переплетаясь друг с другом по наитию, но с удивительной гармонией, на краткий миг соединяясь в одно единое, до краев налитое бесстыдно-плотским наслаждением тело со слившимися воедино в объединившим их блаженном затмении душами. И эти души дополняли друг друга, как будто они были давным-давно отлиты в одной форме, точно восточный символ Янь и Инь, но потом разбросаны по разным мирам неведомым могущественным и злобным шутником, и вот теперь соединились вновь...
***
Когда все закончилось, двое обнявшихся лежали на смятом одеяле, теплый ночной ветерок обдувал их разгоряченные тела, а над ними, от края до края расстилалось звездное небо.
