Кроваво — алое небо было первым, что я увидел. Я стоял посреди пустыни. Земля имела какой‑то болотно — коричневый оттенок, почва твердая и сухая, повсюду огромные глубокие трещины. И ничего больше, никаких других предметов, сколько не смотри по сторонам — везде виден горизонт. Лишь эта бурая земля, да багрянец неба. Унылое и печальное зрелище.
Я еще раз посмотрел на небо. Оно, почему‑то, навевало воспоминания. Я уже где‑то его видел, где‑то в прошлой жизни. Но где и при каких обстоятельствах? Этого я вспомнить не мог. Но это небо вызывало во мне плохие предчувствия, и какие‑то очень грустные и болезненные воспоминания. Оно было связано с чем‑то плохим. Нет, с чем‑то ужасным. Но с чем? Этого не вспомнить! И где я? Этого не понять! И самое главное, кто я такой? И даже это — тайна!
Я заметил какое‑то шевеление вдалеке, еще одно — ближе, и еще одно, и еще. Как будто сотни огромных червей или змей извиваются на этой бурой мертвой земле. Я почувствовал страх и отвращение. Но мне не оставалось ничего другого, кроме как подойти ближе и разузнать в чем дело. Я так и поступил. И меня ждал настоящий шок. Теми, кто ползал по сухой земле, были люди. Возле меня лежал мужчина средних лет. Его голое тело было измазано кровью и прилипшей землей, его так же покрывали загнивающие раны, язвы и отвратные струпья. Этот человек посмотрел на меня взглядом, полным боли и страданий, и такого невыносимого отчаянья, что мне стало не по себе. Сухие потрескавшиеся губы приоткрылись, и мужчина, попытался что‑то прошептать. Но он не смог произнести ни слова.
— Что? — переспросил я.
Губы мужчины еле шевелились, он снова попытался сказать какое‑то двускладное слово, но не смог издать ни звука. Он ловил ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.
— Простите! Я вас не слышу! — сказал я мужчине.
— Воды! — Произнес голос у меня за спиной. — Не заморачивайся! Все они хотят одного и того же — воды. Нет, они, конечно, много чего хотят. Но, ты, наверное, слышал про пирамиду потребностей и все такое. В общем, вода — их самое безумное желание, все остальное уже потом.
Я обернулся. Передо мной стоял молодой мужчина, где‑то тридцати лет. Он был одет в роскошный черный костюм из бархата. Я уже где‑то видел такие, хоть и было ощущение, что они не из моей эпохи. Итальянский Ренессанс! Эта мысль всплыла в голове так внезапно. Еще бы понять, что это означает. Из‑под бархатного черного камзола виднелась ярко — красная сорочка. На поясе — узкий длинный набедренный меч, что‑то вроде шпаги. Странно, я отчетливо знал, что такое шпага — но не помнил, кто я такой.
— А вы, собственно, кто? — спросил я, не понимая, что здесь происходит.
— Да я, собственно, владелец этой пустыни! — ответил мужчина. Его черные глаза смотрели на меня с некоторой смесью насмешки и любопытства, и с каким‑то ироничным блеском. — А вот вы кто? Позвольте узнать.
"А кто я?" — пронеслось у меня в голове. А ведь хороший вопрос, а действительно, кто я?
— Ладно, Странник! Прекращай этот фарс!
"Странник?". Когда этот необычный мужчина произнес это слово, многое начало проясняться. Кажется, я начал что‑то вспоминать, но воспоминания были очень расплывчастыми, какие‑то размытые образы.
— Я сказал — завязывай! — Мужчина хлопнул меня по плечу. В голове закрутился калейдоскоп образов, целый вихрь мыслей и чувств. И память, наконец‑то, вернулась. И я вспомнил, кто я такой.
— Ну, наконец‑то! — чуть ли не пропел мужчина в костюме, а мы уж заждались.
— Кто это "мы"? — поинтересовался я.
— Ну, я и аборигены! — мужчина указал рукой на ползающих по земле израненных людей.
— А вы, собственно, кто? — повторил я свой недавний вопрос. — И что это за место?
— Это место — мои владения! Я уже говорил об этом! — спокойно ответил мужчина. Он хитро улыбнулся и откинул назад прядь своих длинных черных волос. — А на счет того, кто я. Что ж, у меня много имен. Меня называли Светоносным Ангелом, Искусителем, Темным Богом, Падшим Светом, Лукавым, даже Князем Мира. Хотя, вот чего я князь, на самом деле. — После этих слов мужчина с силой пнул женщуну, лежащую возле него. Та ойкнула и попытался уползти подальше.
От этого зрелища меня передернуло.
— Неужели вы тот самый, — мои глаза полезли на лоб, — библейский персонаж? Главный враг Бога?
— Угу, тот самый, — отмахнулся мужчина, — надеюсь, автограф просить не будешь.
Кстати, где же мое гостеприимство? Угощайся! — В руках у мужчины возник огромный золотой кубок. Жидкость в нем горела синим пламенем, и из кубка валил дым.
— Эм, я пожалуй воздержусь! — мне совсем не хотелось пить этот странный напиток.
— Да ладно тебе! Это просто вино, оно так выглядит в моем мире!
— И все же удержусь, уважаемый… эээ… как вас называть?
— Можно просто Люцифер, все‑таки это мое первое имя.
— Угу! В общем, уважаемый Люцифер! Я, конечно, благодарен за вино и оригинальные декорации, — я обвел рукой пустыню, — но у меня там, в моем мире серьезная жестокая битва, на которой мне очень желательно поприсутствовать, хотя бы в целях самосохранения.
— Конечно, конечно! Не буду тебя задерживать! — тот, кто назвал себя падшим ангелом, повернулся ко мне спиной и медленно направился в сторону горизонта. Через несколько шагов он остановился, обернулся и лукаво улыбнулся. — Если ты, конечно, знаешь, как вернуться?
— Чего?
— Ты здесь потому, что воспользовался силой одного из моих слуг. Но в момент заклинания ты был слаб, и это повредило твою волю. И теперь ты здесь!
— Я мертв? — спросил я, севшим голосом.
— Да! Хотя, и жив тоже!
— Это как? Я же не кот Шредингера.
— Ты в пограничном состоянии. Если твоя воля и решимость вернуться окажутся сильнее страха боли и потерь, то ты сможешь выбраться отсюда. Если же нет — останешься здесь навсегда.
— А вы не поможете мне?
— Нет! — ответил Люцифер, пригубив из кубка. — В прочем, мешать я тебе тоже не буду!
— Как милосердно, как для Дьявола, — пытался иронизировать я.
— Я скорее справедлив, строг и требователен, чем жесток! — мужчина еще раз пригубил из бокала и потряс им передо мной. — Точно не хочешь? Знаешь, этот лицемерный стоицизм тебе не идут. Мне всегда больше нравились эппикурейци. Хоть я и ценю постоянное целеустремленное желание совершенствоваться, но жизнь без наслаждений не имеет смысла.
— Весьма спорный тезис! А как же аскетизм, укрепляющий дух лишениями и ограничением своих страстей?
— Аскетизм есть обман! На место побежденных пороков приходят гордыня и тщеславие, порожденные осознанием побед над своими страстями. И место слабых демонов занимают более сильные.
