— … и тогда Повелитель Смерти сказал ей: "За тысячи лет толпы людей проходили мимо моего трона. Одних я подзывал сам, желая развлечься, некоторые ползли ко мне и рыдали, умоляя отпустить их обратно. Все они рассказывали мне о любви — о том, какие наслаждения или мучения она может принести. Все они были очень откровенными, и когда-то меня это забавляло. Но я давно узнал все и соскучился. Расскажи мне что-нибудь о любви, чего я не слышал прежде. Будь изобретательной, милая Астарра. Если ты расскажешь мне что-то новое, я отпущу Изира с тобой".
— Это ты, Мэдрей, каждый раз придумываешь что-то новое — такого варианта я еще не слышал. Но ты зря стараешься, она все равно спит, — Логан быстрым шагом сбегал по лестнице во двор, в безупречном бархатном камзоле и коротком парадном плаще, до неприличия бодрый и собранный, словно утро уже давно наступило. — Эй, Гвендолен! Великий Магистр Чаши! Хватит дремать, у нас много дел! Спать надо было раньше, вместо того чтобы слушать этого творца легенд!
— Я счастлива, что ты у нас такой деловитый, — Гвендолен долго терла пальцами веки, но ощущение того, что она лежала, зарывшись лицом в песок, только усилилось. — Но сомневаюсь, что твои дела совпадают с моими.
— Полностью, — Логан улыбался ясно и непоколебимо. — Сегодня город Гревен объявит о своей независимости и о долгосрочном союзе с Орденом. Кому, как не тебе, скреплять его подписью? Мы идем в ратушу.
Гвендолен за ним не пошла, а скорее потащилась, поминутно встряхивая головой в тщетной попытке проснуться. Только когда какие-то люди у ворот стали пытаться застегивать на ней изумрудный плащ круглой пряжкой c мелкими сверкающими камешками и продевать ножны в перевязь, она раздраженно вывернулась, занявшись сама приведением костюма Великого Магистра в должный вид. Все-таки ни одни человеческие руки, кроме рук Эбера, она терпеть на себе не могла.
"Но вот интересно, — подумала она, затянув пояс до предела и резко выдохнув, — а что я бы рассказала на месте этой Астарры?"
Бургомистр Гревена был невысоким, заметно лысоватым и весьма не худым человеком, с блестящими темными глазами, в которых вполне хватало и ума, и хитрости. Но в данный момент он потерял половину здорового румянца любителя вкусно поесть и выпить старого дорогого вина. Щеки его были серыми и довольно помятыми, а глаза горели не менее лихорадочным светом, чем у Гвендолен — совершенно очевидно, что ложиться спать в эту ночь ему не приходилось. Он то возбужденно вскидывал подбородок при криках "Гревен — свободный город! Долой Провидение!", то в ужасе озирался, понимая, что именно они все вместе натворили. Остальные чиновники держались еще хуже — то и дело вскакивали, подбегали к окну, за которым шумела толпа, и нервно дергали себя за разные части одежды. Одним словом, обстановка в главном зале ратуши царила совсем не сонная, но слишком беспокойная.
Гвендолен хмуро созерцала их метания со своего почетного союзнического места. Спать ей расхотелось сразу, как в ратушу явился Баллантайн — мрачный, полностью ушедший в свои невеселые мысли, но при коротком взгляде на нее быстро отвернувшийся, потому что вся прошедшая ночь отчетливо отразилась на его лице. Видимо, они слишком долго терпели вдали друг от друга — это было одновременно и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что Гвендолен до сих пор чувствовала, как он невыносимо медленно проводит кончиками пальцев по ее спине. А плохо, потому что она все никак не могла сосредоточиться на делах мятежного города Гревена и его обитателей.
Воплощением железной воли и целеустремленности из всех четверых выглядел только Логан, прямо сидевший в высоком кресле рядом с Гвендолен. Дагадд, впрочем, тоже излучал уверенное желание добиться поставленной цели, но целью являлся накрытый к завтраку стол. Магистр стихий, смывший с лица таширскую краску, с облегчением и упоением жевал холодное мясо, нарезая его толстыми ломтями. К его вящей радости, больше никто из присутствующих не мог проглотить ни куска.
— Я полагаю, завтра мы можем начать чеканить собственную монету.
— Приумножающая ветвь не пришлет теперь ни единого медяка в городскую казну. — Надеюсь, никто не сомневается, что дом наместника Провидения должен по праву
достаться мне?
— Все мы закончим свои дни в темнице Защищающей ветви. Я всегда это подозревал, и потому боялся больше всего.
— Не преувеличивай свою роль героического защитника гревенской свободы. Кто еще совсем недавно так охотно открывал помыслы Провидению, не только свои. Но и чужие?
— Думаю, Орден поможет нам заключить договор о беспошлинной торговле с Валленой?
— На вашем месте, досточтимые сьеры, я отложил бы до лучших времен все темы разговора, кроме одной, — Логан положил на стол свои длинные руки арбалетчика, продемонстрировав массивные щитки на пальцах — он подчеркнуто не снимал их, выражая полную готовность к битве. — Достаточно ли зоркие у вас стражи на городской стене и крепкие воины, охраняющие ворота?
Лицо бургомистра цветом стало напоминать плохо выделанную бумагу.
— Я полагаю… эээ…наши доблестные союзники… эээ… проявившие свои удивительные… ээээ… силы…
— Рассчитывать на Орден — очень опрометчиво с вашей стороны, — отрезал Логан. — Мы — хранители знаний, а не крепостей. И никакими удивительными силами не владеем.
— Но вы же сами… — залепетал бургомистр, на мгновение потеряв всяческое осознание собственной личности. — Вы же… все это сами устроили… Мы бы никогда… И пожар… Мы бы не стали…
— Ничем не обладаем! — вполголоса фыркнул кто-то из чиновников, не желая привлекать к себе излишнего внимания, но промолчать тоже не в силах. — Только все мечи почему-то затупились, а ножны отстегнулись.
— Вы хотите сказать, — холодно осведомился Логан, — что пошли бы против воли свободных жителей Гревена, избавившихся наконец от недостойного правления круаханцев, силой насаждавших свои порядки в их землях? Что вы не посмели бы возглавить праведную борьбу за независимость? Что в таком случае вы здесь делаете?
Было очевидно, что никто из присутствующих не хотел оставлять свое место во главе справедливого восстания, твердо рассчитывая, что восставшим будет что поделить. Но одновременно в их глазах читался плохо скрываемый ужас перед Защищающей ветвью, сумевшей за многие годы показать поколениям гревенцев, что независимость бывает только одна — от собственного мнения перед лицом воли Провидения. Поэтому ужас выплеснулся наружу в виде сдавленных, но искренних воплей, когда в зал ввалился задыхающийся человек в форме городского стражника и выкрикнул:
