— Говоришь, жива Муркатто?
— Ходила молва, — ответил Верный.
Громадный чернокожий мужчина с длинными косичками серо-седых волос резко поднялся из-за стола. — Я всякой молвы наслушался, — голос протяжен и глубок будто море. — Молва и факты — два разных понятия. Когда же ты, блядь, собирался сказать нам?
— Когда, тебе, блядь, положено будет знать, Сезария. Где она?
— На хуторе, — ответил Трясучка. — Может всего в часе быстрой езды.
— Сколько там вместе с ней?
— Только четверо. Нытик отравитель со своим подмастерьем, совсем ещё девчонкой. Красноволосая баба по имени Витари и какая-то коричневая сука.
— Где именно?
Трясучка ухмыльнулся. — Что ж, поэтому-то я и здесь, не так ли? Продать вам, где именно.
— Не нравится мне эта вонь, — буркнул Виктус. — Если ты спросишь меня…
— Не спрошу, — прорычал Верный, без оглядки на чужое мнение. — Твоя цена?
— Десятая часть того, что герцог Орсо положил наградой за голову убийц принца Арио.
— Всего десятина?
— По моему десятина немерено выше моей получки от неё, но не дотягивает, чтобы вы меня убили. Мне не нужно больше, чем я смогу унести живым.
— Умница, — проговорил Верный. — Мы здесь ничто так не ненавидим, как жадность, да парни? — Пара усмешек, но большинство от внезапного возвращения их прежнего генерала из страны мёртвых казались далёкими от счастья. — Ну тогда, ладно, десятая часть — приемлемо. Договорились. — И Верный выступил вперёд и ударил ладонями по рукам Трясучки, глядя ему прямо в лицо. — Если мы возьмём Муркатто.
— Она вам нужна живой или мёртвой?
— К моему сожалению, лично я предпочту мёртвой.
— Отлично, я тоже. Последнее, чтоб мне хотелось — долгие счёты со съехавшей тварью. Она не забудет.
Верный кивнул. — Походу так. Кажется у нас с тобой дела пойдут. Сволле?
— Генерал? — Подошёл мужик со здоровенной бородищей.
— Возьми шесть десятков всадников, пригодных к выезду и шустрых, с самыми быстрыми…
— Может лучше немного подсократить? — заметил Трясучка.
— Да ну? И с какого это меньше народа будет лучше?
— Судя по её словам, здесь у неё до сих пор остались друзья. — Трясучка неспешно обвёл глазом суровые лица в палатке. — Судя по её словам, целая куча народу в этом лагере не сказала бы нет, приди она обратно к власти. Судя по её словам, при ней они побеждали и гордились победами, а при тебе они рыщут кругами и ведут разведку, пока всё вкусное хапают люди Орсо. — Глаза Верного метнулись вбок, потом вернулись на место. Трясучке хватило понять — он затронул больную тему. На свете нету настолько уверенного в себе вождя, чтоб хоть отчасти не встревожился. Уж всяко не вождя людей, подобных этим. — Лучше взять поменьше народу, но тех, в ком ты не сомневаешься. Одно дело в спину пырнуть Муркатто, она сполна получит своё. Словить же в спину от одного из этих, совсем не хочется.
— Сказано — пятеро, и четверо из них — бабы? — усмехнулся Сволле. — Хватит и дюжины.
Верный не сводил с Трясучки глаз. — Всё равно. Возьми шесть десятков, как я сказал, на всякий случай, вдруг на гулянке окажется больше баб, чем мы ждём. Стыдобища подкатывать с пустыми руками.
— Сир. — И Сволле выбрался за полог палатки.
Трясучка пожал плечами. — Делай как знаешь.
— А то, так и будет. Можешь на это рассчитывать. — Верный повернулся к своим угрюмым капитанам. — Кто-нибудь из вас, подонков, хочет поехать на охоту?
Сезария покачал большой головой, тряся длинной шевелюрой. — Это твой мусор, Верный. Можешь сам помахать метлой.
— Я сегодня уже нафуражировался. — Эндике уже протискивался сквозь тент, кое-кто спешил за ним бормочущей стайкой — иные с подозрительным видом, иные с беззаботным, а иные с пьяным.
— Мне тоже пора уходить, генерал Карпи. — Говорящий выделялся среди всех этих матёрых, заскорузлых, грязных мужиков только тем, что сам-по себе не выделялся ничем. Курчавая голова, Трясучка не заметил ни оружия, ни шрамов, ни ухмылки, ни какого-то бойцовского грозного вида. Но Верный всё же подхихикнул ему, будто его обязывало уважительное отношение.
— Мастер Сульфур! — Обхватывая его руку двумя своми лапищами и почтительно пожимая. — Благодарю, что заглянули к нам. Вам здесь всегда рады.
— О, меня любят, где бы я ни был. Легко договариваться с человеком, который приносит деньги.
— Скажите герцогу Орсо, и вашим людям в банке, что им нечего переживать за наш счёт. Всё будет сделано тщательно, как мы и обсуждали. Сразу как только я разберусь с этой мелкой проблемкой.
— Жизнь любит подкидывать проблемки, не так ли? — Сульфур просто пронзил Трясучку улыбкой. У него разноцветные глаза, один голубой, другой зелёный. — Значит, доброй охоты. — И он неторопливой походкой вышел в рассвет.
Тут же Верный повернулся к Трясучке. — Час езды, говоришь?
— Если ты в своём возрасте готов быстро ездить.
— Ха. А откуда ты знаешь, что она не хватится тебя и не улизнёт оттуда?
— Она спит. Спит под шелухой. Она с каждым днём курит эту херь всё больше. Скоро она никак не проснётся.
— Однако время терять не стоит. Та женщина умеет придумывать неприятные сюрпризы.
— Это точно. И она ждёт подмоги. Четыре десятка людей Рогонта, прибывают завтра после полудня. Они собираются проследовать за тобой и залечь в засаде, когда ты повернёшь на юг.
— Что может быть лучше сюрприза наоборот, а? — Верный усмехнулся. — И ты поскачешь впереди.
— За десятую долю выручки я поскачу впереди в дамском седле.
— Хватит и просто впереди. Рядом со мной, так что сможешь показывать путь. Мы, люди чести, должны держаться вместе.
— Так и сделаем, — ответил Трясучка. — Будь уверен.
— Добро. — Верный хлопнул здоровенными ладонями и потёр их друг о друга. — Поссать, а потом пойду одену доспехи.
— Шеф? — донёсся тонкий голос Дэй. — Вы проснулись?
Морвеер выдохнул прерванный зевок. — Блаженная дремота и впрямь оторвала меня от своей мягкой груди… обратно в холодные объятья безразличного мира.
— Что?
Он горько отмахнулся. — Ничего. Я сею семена слов… на безжизненную почву.
— Вы просили разбудить вас на рассвете.
— Рассвет? О, неласковая дева! — Он откинул единственное тонкое одеяло и выбрался из колючей соломы, воистину скромного лежбища для мужа его несравненных талантов, потянул ноющую спину и слез по лестнице на пол сарая. Он был вынужден признать, что давно уже слишком преуспел в годах, не говоря уж о том, что слишком утончил свой вкус, чтобы находиться на чердаках.
