У баронессы оставался еще один беспроигрышный выход: молча и с высоко поднятой головой удалиться, тем самым показывая не столько лживость обвинений, сколько их ничтожность и нелепость, и я, признаться, постарался сделать все возможное, чтобы подтолкнуть ее именно к такому выбору, но действительность, как и всегда, обманула ожидания. Селия осталась на месте и вполголоса спросила:
— Вы слушали камни?
Почти признание, хотя и непонятное непосвященным. Стало быть, следует чуть усилить нажим.
— И не я один.
Девушка медленно прошлась по комнате, остановилась рядом со мной и, равнодушно глядя на сад за окном, спросила:
— Тогда почему ваши угрозы все еще остаются только угрозами?
— Вы сказали об этом сами, чуть раньше. Потому что в вашем пироге нет ни одного моего куска.
— Чего же вы добиваетесь? Справедливости?
— Она мне ни к чему. Я не судья, чтобы выносить приговоры.
— Что-то не похоже.
— И тем не менее это так. Меня занимает всего лишь один вопрос, и надеюсь, вы на него ответите.
Она повернула бледное лицо ко мне.
— Какой?
— Что вы почувствовали, когда поняли, что герцог погиб из-за вашей слабости?
Селия попыталась отбиться в последний раз:
— Я не убивала его.
— Разумеется. Если уж быть совсем точным, то Магайон умер, когда моя шпага вонзилась ему в сердце.
Карие глаза, казалось, стали еще темнее, приобретя поразительное сходство с бездонными провалами.
— Вы… Так это вы дрались с ним на дуэли?
— Да. Только называть то, что произошло, дуэлью, было бы наглым преувеличением. Герцог пришел в этот сад, собираясь умереть.
Баронесса опустила взгляд:
— Она обещала, что никому не будет вреда.
А вы поверили, дуве, потому что хотели поверить. Впрочем, говорящая и в самом деле не желала смертей: правителю нужны подданные, иначе какой он правитель? А дядюшка Хак был вполне счастлив и мог наслаждаться нежданно возникшей любовью еще долгие годы. С подчиненной волей? Ну и что? Каждое живое создание существует в своих пределах, и их почти невозможно преступить, потому что дальше начинается неизвестность, в которой так легко потеряться и потерять.
— И она привыкла сдерживать свои обещания, но вот беда: забыла пообещать, что будет жить вечно.
— Так она…
— Мертва.
По лицу Селии пробежали тени, о которых я бы затруднился сказать, чего в них больше, облегчения или горечи, но девушка неосознанно, а быть может, нарочно решила мне помочь:
— Ожидаете, что обрадуюсь возможности избежать расплаты? Нет, мне жаль. Жаль, что все было сделано зря.
Я посмотрел в немигающие глаза, с каждым вдохом ползущего мимо времени словно покрывающиеся вязкой тиной бесстрастия, и подумал, что любая муть, пятнающая душу, не приносится извне, а рождается внутри нас и ждет удобного момента, чтобы начать свое восхождение.
Что послужило источником отравы для Селии? Обиды детства? Разочарования отрочества? Откровения юности, возвестившей, что для рано осиротевшей провинциальной дворянки с малолетним братом на руках нет иного пути к вершинам, кроме как за широкой спиной богатого и влиятельного супруга? А миловидность южанок радует глаз лишь немногим больше двух десятков лет, потом уступая место быстрому увяданию, и стало быть, если в первую четверть века своего существования не обзаведешься покровителем, потом можно рассчитывать лишь на собственные силы.
Собственные… Пожалуй, именно на вершине этого горделиво возвышающегося холма и располагалось уязвимое место баронессы, хотя никому в голову не пришло бы считать слабостью традиционно пользующиеся уважением и восхищением качества: уверенность в себе и упорство в достижении цели.
Между упорством и терпением обычно ставят знак равенства, тем самым совершая опасную ошибку. Да, на первых порах упомянутые свойства души во многом схожи между собой, поскольку внешний облик и того, и другого дышит покоем, но, если приподнять вуаль видимости, заблуждений больше не возникает. Терпение день за днем монотонно повторяет один и тот же путь, не усиливая и не ослабляя натиска, упорство же с каждым следующим кругом впечатывает свои шаги в дорожную пыль все настойчивее, и скоро по земле начинают расходиться трещины, рано или поздно превращающиеся в овраги, из которых не так-то легко выбраться, если угораздит сорваться с края.
Она сильна, но сила оказалась злейшим недостатком баронессы. Будь в характере Селии хоть чуточку больше робости или трусливости, девушка успешно переждала бы трудное время, не решаясь сделать шага ни вперед, ни назад. А за зимой непременно вступила бы в свои права весна, и любовь принца расцвела бы заново…
Впрочем, разговор еще не окончен.
— Вы встретились в Травяных рядах?
— У старосты, но это был уже второй раз. В первый я искала совсем другое зелье.
— Не приворотное?
Селия криво улыбнулась.
— От бессонницы. От волнений. От сомнений.
— Лучше всего в таких случаях помогает яд.
— О, им я обзавелась намного раньше! Вот только никак не решалась применить. Мысли путались, пальцы дрожали… Мне нужно было успокоиться.
— Староста помог?
— Да. Только забыл упомянуть, что без его средства я больше не смогу проспать ни ночи. И как только оно закончилось, пришлось снова отправляться в Травяные ряды.
Интересно, ушлый знахарь нарочно подсунул именно баронессе столь коварное сонное зелье или поступал так со всеми своими покупателями? Если второе вернее первого, чувствую, скоро гильдию травников начнут перетряхивать сверху донизу.
Но вместе с тем возникает вопрос:
— Почему вы не присылали вместо себя служанок?
— Думаете, итог был бы другим? — Девушка рассеянно коснулась губ кончиками пальцев. — Может быть. Но я не хотела доверять свои секреты ничьим ушам, а если бы при дворе узнали, что мне не спится по ночам…
Давление любопытствующих и злорадствующих увеличилось бы многократно, и течение дел в полной мере вышло бы из-под контроля, чего уверенная в себе баронесса допустить, конечно же, не могла. Вернее, полагала более страшным несчастьем, чем смерть.
— Во второй раз там уже была женщина, прячущая свое лицо?
Селия кивнула.
— Она была так участлива и мила… Не знаю почему, но я рассказала ей все, что меня тревожило.
А я знаю причину, и очень хорошо. Вы не могли не распустить язык, дуве, нужно было только чуть-чуть ослабить путы ваших мыслей, чтобы тайное выплыло на поверхность. Но не могла ли тогда говорящая…
— Вам хотелось слушать ее голос?
Карие глаза недоуменно расширились.
