— Слушать? Зачем? Он был не так уж приятен для слуха.
Значит, насильственного принуждения не было? Фрэлл!
Как удобно и безопасно было бы списать предательство на невозможность сопротивления! И все же вдруг?
— Дело в том, что та женщина обладала даром подчинять и лишать воли посредством особого звучания своего голоса. Другие люди, втравленные в ее злодеяния, отмечали, что либо не слышали никаких иных звуков, либо страстно желали услышать хоть одно слово из ее уст.
Баронесса задумчиво нахмурилась, обдумывая сказанное мной, и покачала головой:
— Меня никто ни к чему не принуждал.
Ну зачем вы, дуве?! Теперь путь назад полностью отрезан, а впереди маячит или плаха, или вечная ссылка. Или вечная тишина молчаливого осуждения, что может стать много хуже прочих наказаний.
— Уверены?
— Приказывают тому, кто не желает действовать, а я… Это мне приходилось подгонять, потому что она медлила, отговариваясь какими-то трудностями.
Еще бы водяная ведьма не медлила! Она не была уверена в действенности приворотного зелья, а рисковать зря не хотела.
— Медлила до тех пор, пока придворные модники не привыкли пить настой ворчанки с вином?
Селия удивленно приподняла брови:
— Откуда вы знаете? Да, все было именно так.
— Я не знаю наверняка, но учитывая ваши слова и то, о чем мне поведала она сама… Другого вывода даже не напрашивается.
— И зачем тогда вы расспрашиваете меня?
— Затем, что проделки ведьмы вычеканены только на одной стороне монеты. К примеру, почему выбор пал на герцога?
Баронесса пожала плечами:
— Не по моему умыслу, я не видела особых различий. Ей нужен был вельможа, к которому легко подобраться за пределами столицы, а в то время Магайон как раз собирался в путешествие.
Роковая случайность? Жертвой мог быть избран совсем другой человек?
— Разве его персона не представлялась самой удобной?
— Для чего?
— Ведьма собиралась установить свое влияние, а с кого в таком случае и не начинать, как с одного из самых могущественных придворных?
— Влияние? — Селия расхохоталась. — А почему она настаивала на ком-то более незаметном, всю душу мне вымотала, пока не согласилась на герцога?
Хотела изучить свойства своего зелья наверняка, прежде чем атаковать в полную силу. К тому же в те дни говорящую занимал вопрос не только установления власти над миром, но и механика престолонаследия.
— Трусила больше, чем вы.
Баронесса презрительно фыркнула:
— Трус ни на кого и никогда не сможет повлиять.
Если не зажат в угол и не сознает, что остались только два пути: смиренно умирать или отчаянно сражаться.
— Но вам смелости не занимать.
— Осуждаете?
— Удивляюсь.
— Чему?
— Вы легко приняли решение и начали действовать, но почему-то не поставили в известность того единственного, ради кого все и затевалось. Может быть, следовало начать с разговора по душам? И кто знает, возможно, тогда не произошло бы недавних трагических событий.
Карие глаза вспыхнули гневом:
— Разговор? Как же! «Да, милая, давай поговорим», «Извини, я отвлекся, так о чем шла речь?», «Прости, мне надо подумать о делах», «Отложим все до вечера», и так день за днем одним и тем же тоном, а взгляд словно проходит сквозь тебя, не замечая… На вас так когда-нибудь смотрела женщина, которую вы любили?
Нет, боги миловали. Ненависть, злоба, нежность, жалость… Было все, кроме равнодушия. Но его высочество немного запамятовал, каковы из себя повседневные человеческие чувства, а потому не видел ничего особенного в бесстрастном спокойствии собственной души.
— Он не мог говорить ничего другого.
— А смотреть? Смотреть иначе он мог?!
Я подумал и коротко ответил:
— Нет.
— Вот! И вы еще удивляетесь! — всплеснула она руками. — Я будто своими глазами видела, как между нами растет и растет стена… И мне стало страшно, понимаете? Страшно!
Понимаю. Рушились планы, надежды, мечты — все, что юная баронесса так тщательно растила, берегла и защищала от всего мира. Можно было разжать кулаки и отпустить, но… Терять нужно учиться, а первая потеря — обычно самый неподходящий предмет для преподавания урока. Начинать нужно в детстве, с малого, с иллюзорных несчастий и бед, тогда к урочному дню страх успеет выцвесть и поистереться, как старый половик, привычный и потому почти незаметный.
— А смерть вас не пугала? Если не своя, то чужая?
Селия посмотрела на меня таким взглядом, что расспросы можно было более не продолжать.
— Чем плоха смерть? Умереть лишь однажды, разве это не завидная участь? А когда каждый день тебя медленно и равнодушно убивают, чтобы ночью воскресить для новых мучений…
Гордая. Сильная. Уверенная. Своевольная. Решительная. Наверное, именно такая подруга и нужна правителю, но сии замечательные краски почему-то предпочли сложиться в неприглядную картину. Возможно, потому что оказались излишне ярки?
Я слез с подоконника и направился к двери.
— Уходите? — догнал меня разочарованный голос девушки.
— Да.
— А где же итог? Мы так долго разговаривали, и что?
— Итог каждый подводит сам.
Насмешливое:
— Вы не позовете стражу?
— Я уже говорил, что не судья вам и вашим страхам.
— А кто судья?
— Вы и тот, с кем вместе вы собирались кушать этот горчащий пирог.
Его высочество, сидящий в соседней комнате. Принц Дэриен, опустивший голову и упершийся локтями в колени. Он вздрогнул, услышав звук открывающейся и закрывающейся двери, но глаза поднял не сразу, а лишь когда затянувшаяся пауза стала почти невыносимой. Борг, стоящий рядом, сочувствующе кивнул, мол, мерзкая тебе досталась работа, но выполнил ты ее на совесть.
— И что мне делать?
В голосе принца по-прежнему чувства едва только намечались, но что-то мне подсказывало: весны ждать уже недолго. Совсем. И начнется она, увы, с ненастья.
— Решайте сами.
Золотисто-ореховые глаза влажно блеснули отчаянием:
— Я не знаю!
— Никто не станет решать за вас.
— Я не прошу решать. Я прошу…
— Совета? У вас есть Борг, он не хуже меня разбирается в изменщиках и предателях.
— Я… — Дэриен сглотнул. — Я же люблю ее!
Утверждение прозвучало нарочито похожим на вопрос, но второй раз попадать в уже изученную ловушку я не собирался:
— И она любит вас. Поэтому, прежде чем принимать какое бы то ни было решение, спросите себя оба, как именно вы любите друг друга. Может быть, ответы вам помогут. Если будут искренними и правдивыми, разумеется.
— Ее поступок…
