Привычный, расшитый серебром воротник адмиральского мундира стиснул шею, дышать стало вроде бы труднее.
– Так уж вышло, что найлам нечего терять. Их земли бесплодны, Полуночное море холодно, как смерть, без нефти и газа, которые вы из них выкачиваете, они остались бы на уровне средневековья. Даже если их чащобы и каменистые холмы зальют напалмом, ничего не изменится. Но моя земля цветет. Наше море дарит людям богатство испокон веков. Я не могу допустить, чтобы над садами Марген дель Сур летали тяжелые бомбардировщики лорда Макабрина и истребители Лавенгов.
– Вы преувеличиваете.
– Я преуменьшаю. Мой ответ — нет.
– Подумайте, рейна Амарела.
– Ничего не выйдет. Мы не найлы.
– Найлам мы предлагали лишь узы дружбы. А не... брачный союз.
– Что?
Амарела смотрела на юного и прекрасного трехсотлетнего короля, думая, что ослышалась.
– Сэнни все еще не женат, – как ни в чем не бывало сказал Герейн. – Мне кажется, что вы были бы прекрасной парой. Это... легкий способ решить наши проблемы.
Как он любит театральные паузы.
Алисан Лавенг, любимец дарских женщин, легендарный пилот, чьи портреты висят в изголовьях девичьих постелек, глава огромной корпорации, сделал приятное лицо и даже улыбнулся. На правом плече поблескивали наградные полосы, черные каманы сидели в петлицах, в витражное окно падал закатный свет и окружал принца облаком. По сияющим волосам ходили цветные блики.
Вот и все.
– Предложение хорошее. Вы только забыли, что у меня уже есть супруг.
– Этот вопрос также возможно уладить.
– Ваше величество.
Амарела потянулась дернуть крючок воротника, вспомнила, что надо сохранять спокойствие, уронила руку и сжала ее в кулак.
– Мой прадед был пиратом. Прабабка – портовой шлюхой. Вследствие этого их потомкам надо быть очень аккуратными в своих поступках. Сдержанными. Как вы понимаете.
Король чуть заметно поморщился.
– Обдумайте следующее. Если мы не придем с Даром к соглашению менее...сомнительным путем, то вероятно Лестан предложит нам что-то более приемлемое.
Она тоже умеет держать паузы.
– Возможно, предложение было слишком неожиданным, – сказал Герейн.
– Возможно.
– Подумайте пару недель.
– Я подумаю. Засим позвольте откланяться.
Амарела направилась к двери, потом остановилась, оглянулась, встретилась глазами с Алисаном.
– Не переживайте, ваше высочество. Вы мужчина видный, пригожий. Найдете еще себе жену.
* * *
Он поднял воротник плаща повыше, а шляпу натянул пониже, но вода все равно просачивалась за шиворот. Он пошевелил лопатками, пытаясь отлепить промокшую рубашку от спины. С полосатого зонтика стоящей рядом женщины текло ему прямо на плечо.
Впереди зажегся зеленый свет, и он двинулся поперек дороги вместе с толпой, мимо остановившихся машин. Шорох шагов, водяное марево, пузыри в лужах, огни фар змеятся по асфальту.
В небе полыхнуло, гром застал его уже посреди площади.
Четверговая Площадь.
Центр ее занимал обширный газон, клумбы разноцветных тюльпанов, кусты едва начинающей цвести сирени и несколько пышных, розовых, как рассветные облака, деревьев, названия которых он не знал. По одну сторону пешеходной дорожки виднелся помост, свежеокрашенный, празднично-белый, на нем возвышалась п-образная виселица, увитая гирляндами лампочек. Сейчас, когда непогода поторопила сумерки, на площади зажглись фонари, и лампочки на виселице забегали цветными огоньками.
По другую сторону дорожки, в глубине сиреневых кущ, опоясанный розовыми деревьями, окутанный ореолом электрического света, стоял памятник из темной бронзы. Человек в длинном тяжелом плаще, строгое лицо, на поясе меч, на голове корона. На левой руке держит сокола, в правой – книгу, а у ног его сидит кошка. «Халег Мудрый» – надпись на постаменте.
Некоторое время он топтался напротив памятника, поджимая пальцы в отсыревших ботинках. Потом вернулся на дорожку и, наконец, пересек площадь, вместе с толпой спешащих с работы людей.
Площадь замыкали два здания, глядящие друг на друга через неширокое устье улицы. Табличка на углу: «Семилесная, 104», и он с запозданием догадался, что это, должно быть, улица Семи Лестниц, объединявшая когда-то все три яруса Катандераны, от королевского дворца до Портовых ворот.
Высоко над улицей, в нишах со статуями и на ложных балкончиках скорчились фигурки в мокрых одеждах, он уже не раз видел их на городских крышах и карнизах. Они торчали на верхотуре даже сейчас, под ливнем, на скользких узких выступах. Часы неподвижности, все тело затекло, одно неловкое движение... Невод Холодного Господина, конечно, выловит глупцов, но этого ли вы ожидали, дети?
Вспышка, лиловый зигзаг прожег небо, на миг пригасив полыхание алых букв «Плазма – Вран» на соседней крыше. Придерживая шляпу, он два раза сморгнул заливающие глаза струи, прежде чем гром настиг молнию. Ночью будет светопреставление.
Он перевел взгляд на пустое крыльцо из темного гранита, на высокие двери, на ряды забранных жалюзи окон, и поежился невольно. Кто-то смотрел на него из сотни оконных проемов, словно сквозь прищуренные веки. Не стоило дожидаться, пока этот кто-то присмотрится повнимательнее.
Он натянул шляпу поглубже, ссутулился и поспешил прочь. Улица Семи Лестниц поднималась вверх, через полсотни шагов он услышал сквозь шелест шин и шорох дождя прерывистые автомобильные гудки. На проезжей части, как мокрые жуки, столпились машины, и человек, перепоясанный белыми ремнями, загораживал им дорогу и направлял их, одну за другой, в узкий переулок.
Еще дальше, на тротуаре, у решетки трехэтажного особняка, и прямо посреди улицы, под зонтиками стояли люди, много, сквозь дождь не посчитать, но не меньше пары сотен. Они держали на палках щиты и длинные провисшие полотнища с потекшими кое-где буквами. На щитах, обрамленных мокрыми цветами и облепленных лентами, летел по синему полю увенчанный семью звездами крылатый корабль – исконный герб Нурранов, высоких лордов Южных Уст.
«Братья, не забывайте свое родство!», «Рука дружбы или кулак агрессора?», «Вместе – сильнее!»
Он постоял немного, потом сквозь толпу двинулся к кованым воротам особняка, бормоча извинения и подныривая под чужие зонты. У ворот, на каменном домике привратника прочел медную табличку: «Эмбахада Марген-де-Сур, посольство Южного Берега».
За решеткой зеленел газон, росли стриженные кусты, а за ними виднелся аккуратный портик, белые колонны и уютно светящиеся окна посольства.
Там, за белыми занавесками, в теплых светлых комнатах что-то происходило.
