Она налила полный кубок вина, после чего бездельно уселась на сундуке. Ив, как был в одной рубахе, сразу же принялся за завтрак. Нан постепенно выбирался из-под покрывал: сначала из-под одного, потом из-под другого, потом сбросил сразу два, но тут же с криком натянул одно обратно: он оказался совершенно раздетым.
Левенез захохотала, а Нан стал поспешно натягивать штаны и рубаху.
Ни на мгновенье не прерывая трапезы, Ив заговорил с девушкой:
— Вчера на этом месте не было каменного строения.
— Разве говорить с набитым ртом вежливо? — удивилась Левенез.
— А таращиться на жующих людей разве вежливо? — парировал Ив и быстро обтер губы куском хлеба.
— А, — преспокойно согласилась Левенез. — Тогда продолжим.
И переменила позу, устраиваясь удобнее.
— Как вышло, что здесь за одну ночь вырос каменный замок? — снова спросил Ив.
— Вырос?
— Да, оруженосец, именно вырос. Вчера эти стены были из ткани, а сегодня они оказались каменными. Как такое возможно?
— Разве дважды спрашивать об одном и том же вежливо? — возмутилась Левенез.
— А разве не отвечать на вопросы вежливо? — возразил Ив.
— Ну да, — признала Левенез нехотя.
— Скажи мне правду касательно этого замка, оруженосец, — Ив заговорил с легким нажимом. — Мы заснули в шатре, а проснулись в четырех каменных стенах. Клянусь Господом, который по своему усмотрению возводит и раскалывает горы, мне это не нравится!
— Разве говорить о том великом, который раскалывает горы, сидя на сундуке в одной рубахе, — вежливо? — осведомилась Левенез.
Ив запустил в нее хлебной коркой и крикнул:
— Отвечай, оруженосец!
— Ладно, — сдалась Левенез. — Ты спросил три раза, так что придется мне ответить тебе. Этот замок был здесь всегда, и вчера, и позавчера, и за сто лет до твоего рождения тоже. Но и тканые перегородки находились тут одновременно с каменными стенами. В озере Туманов все существует и так, и не так, как наверху. Вы прошли по следу Вивианы и потому можете дышать водой. Скоро вы научитесь видеть предметы и события так, как видим их мы: одновременно и так, и эдак.
Тут она скорчила ужасную гримасу, так что левый глаз оказался у нее на два пальца выше правого.
— Ты хочешь сказать, здесь все постоянно меняется?
— Я знаю, что хочу сказать! — рассердилась Левенез. — Не надо мне подсказывать. Ты больше не любезный рыцарь, ты — слишком умный рыцарь, а за такое вообще-то отрезают уши. У всего, что существует в озере Туманов, не одно обличье и не одна природа, а сразу несколько. И все эти обличья одинаково прочны и истинны.
Она протянула руку и толкнула каменную стену. И вдруг стена заколыхалась, затрепетала, как будто была сделана из ткани. И в тот же миг свет хлынул в комнату, и Ив понял, что находится в помещении, выгороженном зеленой тканью, а над головой у него нет крыши.
Нан, барахтаясь в одеялах, лежал на голой земле. Кровать исчезла. Левенез тихонько засмеялась. Нан выбрался наконец на волю, затянул завязку на штанах и подбежал к сундуку. Он побыстрее схватил кусок хлеба, бросил на него кусок мяса и начал жевать, захлебываясь слюнями.
— Почему он так ужасно ест? — спросила Левенез.
— Разве это ужасно? — удивился Ив.
Она передернула плечами:
— Мой добрый господин тоже любит большие куски, но у него не течет изо рта и не повисает на подбородке, и кусает он с очень большим достоинством. А его нижняя челюсть двигается так размеренно, что музыканты отсчитывают по ней такт.
— Когда-то твой господин был простым великаном-наемником, — сказал Ив, — и главным его занятием было браниться, пугать людей и убивать их. Он делал это за деньги и с весьма большой охотой, потому что не знал другой жизни. Корриганы украли его, накормили досыта, отучили браниться и приохотили к возвышенным чувствам. Ничего удивительного, если у него перестало течь изо рта, и он ест, не роняя кусков себе в бороду! Устрой этого Нана в добром рыцарском замке, одень его получше и корми как следует, — посмотрим, каков он будет через сто лет.
Левенез долго смотрела то на Ива, то на его спутника, а потом медленно покачала головой.
— Нет, умный рыцарь, теперь ты ошибаешься. Мой господин, может, и был когда-то дурно воспитан, но душа в нем нежная; она-то и подсказывает ему, как себя вести. Твой же человек немножко воспитан — кое-как и самую малость, но душа в нем как обрубок хвоста: сколько ни виляй, ветра не поднимет. А такой человек, сколько его ни одевай, сколько ни потчуй, никогда не перестанет ронять куски себе в бороду.
— Я буду звать тебя сущеглупым оруженосцем, — выслушав ее, сказал Ив.
Левенез наклонила голову набок:
— Еще чего! Почему это?
— Потому что ты воображаешь, будто можешь понять человека. Вот почему ты — сущеглупый.
— Я девушка, значит — сущеглупая, — поправила Левенез.
— Ты оруженосец, — сказал Ив. — И как оруженосец ты — дурак, потому что позволяешь гостю переспорить себя. А вот как девушка ты добрая и красивая. Теперь понимаешь разницу?
— Ты видишь меня одновременно и тем, и другим? — обрадовалась Левенез и даже хлопнула в ладоши. — Началось! Скоро ты станешь совсем настоящим, дорогой сир! Ты станешь таким настоящим, что я как девушка полюблю тебя! Учти, — она подняла палец, — я буду любить тебя только как девушка, потому что как оруженосец я обожаю только моего господина.
— А твой господин обожает Алису де Керморван, — сказал Ив. — И как великан, и как хозяин замка, и как Хунгар, и как человек, — он обожает ее весь, целиком.
— Когда такое случается, — сказала Левенез, став серьезной, — это называют смертельная любовь. От нее корриганы могут заболеть и даже погибнуть. Ни одна из нас на такое не решится.
— Я знал одну, — проговорил Ив, — которая решилась. С ней ничего ужасного не случилось, хоть она и потеряла своего возлюбленного.
— Если она до сих пор жива, — сказала Левенез, — значит, и он не разлюбил ее, а просто куда-то делся на время. Это совсем другое. Алиса не хочет ответить моему господину, потому что боится перепутать великанов. В озере Туманов их двое.
— Как можно перепутать любимого человека с чужим? — удивился Ив.
— Такое случается сплошь и рядом, — ответила Левенез. — Поищи в памяти и поймешь, что я права.
Ив усердно начал искать — и думал он о своих предках: об Эрване де Керморване, который любил Сибильду, а обесчестил Сакариссу; о Тряпичном Рено, который любил Паламеду, а женился на Мари; думал он и о Мари, которая считала, будто ненавидит своего мужа, а на самом деле любила его, просто она была злая; но страшнее всего было ему вспоминать о своей матери, которая любила одного Алена, а вышла за другого.
