— Видать, не так уж велика разница между умничаньем и воровством, — заметил на это Нан. — Оба этих ремесла требуют всего человека, целиком, зато заниматься ими человек может и по кусочкам. Если вору отрубят руку, у него останется язык, чтобы лукавить, и ноги, чтобы убегать; а если умнику отрежут язык, у него останутся руки, чтобы писать и делать знаки, и глаза, чтобы подмигивать. Чтобы отвадить от таких дел окончательно, следует лишить человека жизни, иначе он найдет способ продолжить.
— Не в этот раз, — сказал Ив. — Я, кажется, сейчас умру от голода.
Нан продолжал стоять, с беспокойством оглядываясь по сторонам.
— Садись же, Нан, — сказал Ив. — На тебе лица нет — отдохни.
Нан послушался и устроился поодаль от Ива, в другом углу комнаты.
— Положим, хозяин предложит нам поесть, — заговорил Нан, — и мы, конечно же, скажем «да», потому что сил терпеть голод больше не осталось.
— Какой-нибудь обед был бы весьма кстати, — согласился Ив. — Я думаю об этом уже несколько часов, с тех самых пор, как ты разбудил меня в саду у великана.
— Но ведь если мы отведаем здешней еды и здешнего питья, то навсегда останемся среди корриганов, — прошептал Нан.
— Жить среди корриганов или умереть среди корриганов, — сказал Ив. — Что выбираешь?
— И никогда больше не вернемся к людям, — продолжал Нан. — Знаю, я не слишком преуспел, ни в своем ремесле, ни в каком-либо ином, а под конец меня вообще хотели повесить. Да разве земной мир только в том и состоит, что меня хотели там повесить? Разве там нет красивых полей и вольных лесов, разве там не текут великие реки, вроде Соммы, о которой вы так хорошо рассказывали, мой господин, разве нет там моря, и птиц, и зверей, и колокольного звона, и женщин — обыкновенных женщин, не с красными глазами, не с кривым ртом, не с горбатыми плечами?
— Будто хотя бы одна из них посмотрит на тебя, Нан, — сказал Ив. — Особенно когда тебе отрубят руку за то, что ты вор, и отрежут язык за то, что ты лукавец и болтун, и выколют глаза за то, что они глядят, куда не следует, а под конец отрежут голову, чтобы не путалась под ногами!
— Вы меня убедили, мой господин, — сказал Нан и слабо улыбнулся. — Хотел бы я знать, каким видят меня здешние жители! Надеюсь, не слишком безобразным.
Еды им так никто и не принес, и они заснули крепким сном. Подводный ветер бродил над их головами и колебал тканые стены замка, единороги и кони кормились водорослями и брали моллюсков у конюха с руки, и стайки бабочек улетали от великана к Алисе де Керморван, ее величеству королеве озера Туманов. Все это было сновидением, и лицо Квинта Фарсала тонуло в чаще леса, погружаясь в него, точно в глубокую воду, и постепенно превращаясь в пятнышко света, маленькое, как затертая золотая монетка.
Глава десятая
ФАЛЬШИВЫЙ ВЕЛИКАН
Когда Ив открыл глаза, то поначалу испугался: он обнаружил себя в полной темноте. Он потер глаза, пытаясь сообразить, что же с ним случилось, пока он спал, и где он на самом деле находится.
А вдруг все это — путешествие через Броселиандский лес, дерево Вивианы, озеро Туманов, хоровод прозрачных арок — только привиделось ему во сне, и сейчас он наконец проснулся пленником в подземелье чьего-нибудь замка?
Он пошевелился и сел. Слабый свет начал пробиваться в окно — теперь Ив отчетливо различал на фоне темной стены узкую, чуть более светлую полосу. Он встал с высокой постели и приблизился к окну. Ощупал его. Холодный камень, чуть влажный. Должно быть, выпала роса. Близится рассвет. Сколько же он проспал?
Ив высунул руку наружу, чтобы ухватить горсть утреннего воздуха. Ветра не было; день занимался ясный — это ощущалось по тому, как уверенно разливалась в небе заря.
В комнате становилось светлее. Вот из сумрака проступили два больших сундука. На стене обнаружился факел, вставленный в закопченный держатель, а на одном из сундуков — большая медная лампа. Занавески, ограждающие кровать, были отдернуты, но сверху, заменяя их, свисала одежда: отороченный мехом плащ, полотняная рубаха, штаны, свившийся змеей наборный пояс.
Ив вытянул шею и громко позвал:
— Нан!
Под кроватью неожиданно зашевелились, кто-то сперва прошуршал, а затем панически забился и несколько раз стукнулся о раму кровати.
Ив заглянул под край покрывала, опускавшийся до самого пола. Там слепо метался Нан. Ив ухватил его за руку и вытащил наружу.
— Что ты там делал?
Нан потирал ушибленный лоб трясущейся рукой. У него зуб на зуб не попадал, так он замерз за ночь.
— Где мы, мой господин?
— Должно быть, там же, где и заснули вчера вечером, — в замке великана, — ответил Ив.
— Все великаны — людоеды, — проговорил Нан, еле ворочая языком.
— Не стоило трудиться ради того, чтобы сказать такую глупость, — отрезал Ив.
Нан весь посинел от холода, так что Ив уложил его в кровать и закутал четырьмя меховыми покрывалами. Нан глядел в потолок и ни к чему так не был готов, как к участи быть съеденным.
Между тем в комнате делалось все светлее. Теперь ясно было видно, что они действительно очутились в настоящем замке. Там, где стены не укрывали ковры, видна была старинная кладка: грубо отесанные камни, выкрошившийся строительный раствор, пятна плесени. Окно позволяло судить о толщине этих стен — в полторы человеческих руки.
Ив потянул за шнур, который приметил у одного из столбов балдахина. Комната наполнилась тихим звоном: где-то поблизости играли, перезваниваясь, колокольчики. Мелодия была простой и милой.
Нан испуганно замер.
— Что вы сделали, мой господин?
— Сейчас узнаем.
Вслед за музыкой в комнату вбежала молодая девушка в синем платье старомодного покроя. Она была босой, с распущенными светлыми волосами. Глаза у нее были совершенно круглыми и желтыми, как у совы; черты лица и сложение ее были гармоничны и приятны.
Девушка поклонилась неловко, но весело и сказала:
— Меня зовут Левенёз. К вашим услугам. Позовете, и я сразу прибегу со всех ног, а вы уж скажете, чего вам надобно и зачем трудились, надрывая глотку.
Нан уполз под покрывала и зарылся в них поглубже, а Ив приветливо кивнул девушке:
— Ты служанка в этом замке, милая?
— Я оруженосец Хунгара, — ответила Левенез. — Не стал бы он держать у себя какую-то служанку! Для этого Хунгар слишком великодушен.
— Кто же готовит для него еду? — спросил Ив.
— Когда он сам, а когда — Клотильда Брю, — ответила Левенез. — Но Брю уже старая, и ей трудно поднимать бычью тушу, не разрубив ее на кусочки. А Хунгар, мой господин, любит, чтоб целиком.
