— Открывающая?
— И не только. У девочки мощнейший дар истинной магии. Что правда, человеческой. Драконья кровь в ней практически не ощущается, если не знать, то сразу и не поймешь. Но это она, точно.
— Постой-ка, Гвейн, — оборвала старика Джайла. — Но ведь Эн-Ферро сейчас у тебя на Таре, и как я слышала, не один. Значит, та девушка о которой настойчиво расспрашивал Кадм… О небо! А недавно он еще и Иоллара перетащил. Так это все твоих лап дело?
— Не понимаю о чем ты. Да, девочка с Лайсом на Таре, учится в одной из Школ, я же сказал тебе, у нее есть способности, а в том Мире, где она жила, многому не научишься. А что до эльфа, то он сам попросил Эн-Ферро вывести его с Эльмара: извечные проблемы отцов и детей, ты должна знать…
— Не заговаривай мне зубы, сказочник, — прорычала Видящая Суть. — Ребенок дракона и человека — это уже само по себе не мало. А то, что вместе с ней в твоем Мире обосновался единственный в Сопределии Проводник, да еще и последний из магов киа Пилаг и один очень интересный эльф… Или ты хочешь уверить меня в том, что тебе безразлично, что Иоллар Т'арэ несет в себе еще и кровь орков? Причем тоже весьма примечательную кровь. Ты собрал в одном из своих Миров самую необычную компанию в Сопределии и говоришь, что это всего лишь случайность?
— И тем не менее, это так. Ты вольна думать все, что тебе угодно, Джайла, но никого из них я на Тар не заманивал. И удерживать не собираюсь. Когда девочка выучится, сможет уйти куда угодно. От своего предназначения она все равно не уйдет.
Гвейн тяжело поднялся.
— Я рассказал тебе все, что хотел. Надеюсь, на твою поддержку в случае осложнений я могу рассчитывать? А с Аланом поговорю позже. В его отношении к случившемуся я уверен, но нужно решить, как поступить с Кадмом и Дивером. Боюсь, если не остановить сейчас их, они могут многое испортить.
В этом Джайла была с ним полностью согласна.
— И как ты думаешь от них избавиться? Не морщься, Гвейн, я просто называю вещи своими именами. Ведь под "остановить" ты подразумевал именно "избавиться". Ребенок жив, и я так полагаю, Кадм тебе больше не нужен.
— Да, — признался он. — Но думаю, достаточно будет просто исключить их из Совета. А по возможности и лишить статуса Хранителей.
— Для этого нужны веские причины. И два подходящих кандидата. Места в Совете Великого круга не должны пустовать.
— Знаю, — кивнул Гвейн. — Причины есть, сейчас я как раз занимаюсь поиском неопровержимых доказательств того, что Дивер продолжает использование своего устройства, более чем ущемляющего права Идущих, Открывающих да и самих Хранителей тоже. А Кадм покрывает его как обычно.
— А кандидаты? В последнее время так трудно найти дракона, сохранившего в себе осколки Изначальной силы. У тебя есть на примете Хранитель, обладающий Качеством?
— Да. Я еще не совсем уверен, но думаю, он — Разрушитель Границ.
— Интересно, — улыбнулась Видящая Суть. — Очень редкое Качество. И я, кажется, догадываюсь, кого ты имеешь в виду. Ты проявляешь удивительную сентиментальность, Гвейн, ставя на него — до сих пор не можешь забыть о Кире.
— Чушь, просто я не вижу других достойных. Расскажи лучше о своем кандидате.
— Кандидатке, — поправила она.
— Еще одна женщина в Совете? — ужаснулся Гвейн. — Я лучше сразу спрошу мнение Палача — наверняка и он присмотрел кого-то.
— Алан не станет возражать против моей избранной, — усмехнувшись, оборвала его драконица. — Речь идет о Селасте. Ты же не думаешь, что второй в Совете будет иметь что-то против собственной дочери? Селаста — Неимеющая Тени.
— Дочь Палача Драконов — Неимеющая Тени? — удивился он. — Неожиданно, даже для меня.
— Не самое плохое Качество, для того, что ты задумал, как ты считаешь?
— Хорошо, — согласился он. — Я поддержу твою кандидатку. Осталось только найти доказательства темных делишек этой парочки и собрать экстренное совещание.
— И это все? — возмутилась Джайла. — Ты вот так уйдешь и даже не расскажешь мне о дочери Кира?
— Ты ведь не удовлетворишься только рассказом? — хмыкнул Хранящий Слово. — Завтра у тебя будет пять минут, можешь взглянуть на нее. Школа в Марони. Девочку ты узнаешь без проблем. Ее зовут Галла.
* * *
Лайс, наверное, уже уехал. Не так уж я и много вчера выпила, чтобы не помнить сказанных кардом слов. Утром уехал. А сейчас, судя по яркому солнечному свету, пробивающемуся сквозь занавески, уже полдень. И я давно проснулась и лежу теперь, глядя на беленый потолок, и думаю свои грустные мысли. Только вот физиологические потребности берут свое, и придется вставать. А вот мысли никуда не денутся. Скорее станут лишь еще грустнее и еще упорнее, стоит мне только его увидеть.
А если не видеть? Сбегать в туалет, выпить стакан воды, стащить с кухни кусок хлеба про запас и запереться в своей комнате? Глупо. Ну, день я так просижу, а потом что?
К тому же я совсем не хочу его не видеть. Скорее наоборот. Даже ночью вставала, чтоб на него посмотреть. Это когда уже наплакалась, когда убедилась, что времени прошло достаточно и он наверняка уже спит, вышла на цыпочках в гостиную. Шторы он не задернул, а ночь была такая ясная, что без особого труда можно было рассмотреть каждую, даже самую мельчайшую деталь его такого красивого и сонно-умиротворенного лица. И так хотелось в ту минуту подойти, опуститься на пол рядом с диванчиком, провести рукой по высокому гладкому лбу, убирая наверх спутавшиеся волосы и просто поцеловать. В губы, в щеки, в тот же лоб. В слабо пульсирующую на открытой шее жилку…
О, боги! Что же такое со мной твориться? Неужели так одичала без мужского внимания, что готова наброситься на первого же симпатичного парня? Или уже на второго, если Села считать? Хотя с Селом глупая была идея, я это сразу же осознала. Хорошо бы и сейчас что-нибудь осознать, и пусть все будет, как и раньше: шутки, насмешки, совместные трапезы, занятия в лесочке…
А когда он с Лайсом будет уходить вечерами в Марони, в гостеприимный кабачок "У трех хохотушек", я волосы буду на себе рвать, и выть как побитая собака, до слез завидуя грудастой девахе, которой он так радостно махал рукой на рынке. А ведь так оно и будет. Потому что, так как прежде не будет уже никогда.
Встала. Плеснула на лицо остатки воды из стоящей на столике у кровати чашки, утерлась подолом ночной рубашки. До ужаса хотелось надеть хоть какое-нибудь платьице, обозвав его домашним, и собрать волосы, а не появляться перед ним в халате или потертых штанах. Но я задавила этот порыв, напомнив себе о вчерашних попытках произвести впечатление — если уж мой лучший наряд и созданная ценой невероятных усилий прическа остались незамеченными, то глупо возлагать надежды на домашнее платье. Надела штаны — выбрала самые новые из черного бархата, всего лишь пару раз их надевала — для занятий они узковаты, да и в седле сидеть в них неудобно. И черную же рубашку с высоким воротником. Волосы заплела в две косы, а чтоб не мешали, подняла их сзади, сколов крест-накрест крупными украшенными бирюзой заколками. И когда рука уже потянулась к баночке с помадой, поймала себя, дуреху, на том, что вроде бы и не сознательно, но все же усердно прихорашиваюсь перед выходом.
