— Не только Карминаль, — вздохнула Левенез. — Я тоже. Немножко, — тотчас добавила она. — Но Карминаль полюбила его сильнее. Она открыла перед ним двери и впустила его в себя. Замок, если только он настоящая женщина, может, подобно корриган, наделить человека тремя дарами: даром богатства, даром долголетия…
— А третий дар — тайна, — заключил Ив.
— Да; и если человек любит по-настоящему, то тайной окажется любовь; если же человек предаст корриган, то третий дар будет свободой от него. То же самое касается и великанов, — сказала Левенез. — Карминаль быстро поняла, что Эвелак — жадный, ненасытный, корыстный и никого, кроме своего чрева, не любит. Если бы она влюбилась в него насмерть, то погибла бы. Но она полюбила его самую малость.
— Почему же она не воспользуется третьим даром? — удивился сир Ив.
Левенез прищурилась:
— Я назову тебя «сущеглупым рыцарем», сир Ивэйн. Она прибегает к этому дару прямо сейчас! Ты должен отправиться к замку Карминаль и убить великана.
* * *
Левенез, пыхтя и краснея, притащила доспехи в сетке. Ив подтолкнул Нана:
— Помоги ей.
— С чего бы? Она оруженосец, вот пусть и трудится.
— Она девушка.
— Я не хочу унижать ее, — сказал Нан. — Усомниться в будущем рыцаре — значит, растоптать его честь. Особенно если это девушка. Они чертовски чувствительны к подобным вещам.
Левенез свалила доспехи на ковер и провела ладонью по лицу. А Иву вдруг представилось, как когда-то Эрри принес доспехи в часовню и как он, Ив, испытал сильнейшее разочарование при виде оруженосца, выбранного для него дядей. Но это случилось очень давно и почти забылось.
Пока Левенез и Нан облачали его, он молчал и слушал, как они препираются.
— Почему этого вашего фальшивого великана должен убивать именно мой господин? — сердился Нан. — Разве ты не видишь, какой он юный да хрупкий?
— Другие потерпели неудачу, — ответила корриган. — А от юного да хрупкого еще неизвестно, чего ожидать.
— Да с чего ты вообще взяла, что он в состоянии одолеть великана?
— Все равно ведь нет никаких других рыцарей поблизости. Поневоле придется ему отправляться.
— А если великан сам убьет моего господина?
Левенез задумалась.
— С какой же стати великану убивать твоего господина? — сказала она наконец. — На ощупь мессир Ивэйн вполне крепок, а в доспехе да с мечом в руке — так и вовсе молодец.
— Как ты посмела ощупывать моего господина?
— Я тайком, — объяснила Левенез, — он ничего и не заметил.
* * *
Единорог явился и позволил Иву оседлать себя. И они выступили из тканого замка. Впереди шла Левенез, босая, с распущенными волосами; она держала под уздцы коня. Ив, в полном вооружении, с копьем в руке, сидел в седле и думал о том, что куда проще быть миниатюрой рыцаря в толстой книге, нежели рыцарем из плоти, крови и железа. Нан занял место у его стремени. Они передвигались шагом, как в майском шествии.
По пути к ним присоединялись корриганы и единороги, так что в конце концов составился настоящий поезд. Когда дорога повернула, Ив увидел большую толпу мужчин и женщин, с белыми и красными волосами, в одежде странного покроя, с разными, криво пришитыми рукавами, босых или в обуви не по размеру. Некоторые носили куртки с нашитыми медными пластинами и скрещенные мечи за спиной; воинами были и мужчины, и женщины.
Нан сказал:
— Что ж Карминаль раньше-то не звала на помощь? Давно бы ее уже освободили, если бы хотели. Вон, какая армия собралась!
Левенез обернулась к нему и бросила через плечо:
— Где ты видишь армию?
— Да здесь же! — Нан махнул рукой на шествие. — Ух ты, сколько народу.
— Это не армия, — фыркнула Левенез. — Никто из них не намерен сражаться. Великана можно убить только в поединке. Они идут посмотреть, как это случится.
— И что же, ни один не поможет моему господину? — поразился Нан.
— Каким это образом они должны помогать ему? Ты хоть понимаешь, что значит — «великан»? Это значит — огромный человек. Больше любого человека, единорога или корригана. — Она поднялась на цыпочки и показала рукой рост воображаемого великана — выше, чем могла дотянуться.
— Мы же видели твоего господина, — напомнил Нан. — Так что не трудись пугать. Мы представляем себе, что такое великан.
— Не представляете! — возразила Левенез. — Мой господин — добрый, а этот — злой. Он ужасный, страшный и потому кажется гораздо больше размерами.
— Когда медведя травят собаками, — сказал Нан, — то медведь тоже огромный. А собаки маленькие. И все-таки они его побеждают.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду! — сказала Левенез. — Послушай, как оно бывает. Когда рыцарь выходит на поединок с великаном, сходятся все корриганы, какие только есть поблизости, чтобы кричать, махать платками, и перевязывать раны, и хоронить с пением, и танцевать на могиле в лунном свете.
Одним прыжком Нан подскочил к Левенез и схватил ее за волосы:
— Ну-ка, погоди, оруженосец! Что ты такое болтаешь про могилы?
Волосы корриган были жесткими, как конская грива.
— Я говорю, что погибшего рыцаря хоронят с пением и танцуют на могиле, — сказала Левенез сердито. — Что непонятного в моих словах?
— Ты ведешь моего господина на смерть? — прошипел Нан.
— Да кто тебе сказал? — возмутилась Левенез.
— Ты!
— Ничего подобного я не говорила. Я просто объяснила тебе, что происходит в обычных случаях. И ради чего собрались все эти красиво одетые корриганы. Чтобы ты не воображал, будто это какая-то там армия. Чтобы победить одного великана, вовсе не нужна армия. А вот для того, чтобы как следует похоронить павшего рыцаря, армия потребуется. Не вижу в моих словах ничего такого, что вынуждало бы разумного человека дергать меня за волосы.
Нан нехотя выпустил ее и отошел в сторону.
Дорога вела через луга и рощи. Иногда она свивалась петлями по совершенно ровному полю, где ничто не препятствовало ей пролечь прямо, как полет стрелы. Другой раз она вдруг упиралась в густой лес, словно в попытке пробить тараном глухую стену деревьев, и стволы действительно расступались, пропуская шествие. Случалось, то, что было совсем близко, вдруг отодвигалось. Казалось, до холмов рукой подать — но приходилось потратить немало времени, чтобы достичь их. А роща, которая шумела на горизонте, приблизилась будто бы сама собою и притом за считанные минуты.
Несколько раз Иву чудилось, будто он замечает впереди длинные золотые башни неведомого замка; они вонзались в низкое небо и несколько мгновений посылали слепящие лучи; затем видение мягко таяло, и там, где оно было, воцарялся полумрак. Одни деревья стояли в цвету, другие уже принесли плоды; но и цветы, и плоды были незнакомыми.
