– Тогда лучше не про пастушку. Я знаю кое-что посильнее, – Джарвис задумался. – Если я повторю тебе это по слову раз пять, сможешь потом пропеть сама?
– Постараюсь, – решительно мотнула головой Тай. – Давай повторяй, а потом посмотрим, как у меня получится.
В течение следующего часа Джарвис шепотом, чтобы не прислушивался солдат, раз за разом проговаривал для Тай слова песенки про отшельника, который в своей пещере ест сушеную рыбу и сокрушается, что дикий лук, которым неплохо бы ее закусить, встречается в горах очень редко. Весь смак песенки заключался в том, в каких выражениях изливает отшельник свои сокрушения. Правда, передать мотив Джарвис не брался, поэтому было решено исполнять песенку на мелодию известной новоменалийской баллады о скодерском пирате и княжне. Наконец, попытки с десятой, несколько раз уточнив побуквенное написание слов, Тай смогла воспроизвести текст не только без запинки, но и без единого смешка.
– Обожди минуту, а то у меня в горле пересохло, и тогда начнем, – попросила она. – Эх, воды бы глотнуть!
Словно в ответ на ее слова, повозка дернулась, сходя с наезженной дороги, несколько раз подпрыгнула на неровностях земли и встала. Уже совсем стемнело, поэтому ни Тай, ни Джарвис не могли различить в открытом проеме ничего, кроме смутных теней веток на фоне темно-индигового неба.
– Все, приехали, – объявил солдат и спрыгнул с повозки. – Встаем на ночлег.
– А, прошу прощения, в кусты ты меня тоже сам поведешь? – выкрикнула Тай прямо в лицо Катему. – Или прикажешь под себя ходить? Еще раз говорю – никуда я без своего напарника не сбегу! Развяжи руки, крокодил тебя задери!!!
– Скажи спасибо, ведьма, что не скована по рукам и ногам, – холодно отозвался старший клирик. – Кто поручится, что ты не нашлешь на нас морок одним жестом?
– Не нашлет, брат Катем, – неожиданно вмешался Лувес. – Когда ее брали в прошлый раз, хватило освященных контуров на пяти точках, чтобы полностью связать ее силу. Кроме того, не забывайте, что его преосвященство строго велел не доводить состояние пленников до невыносимого. И, видимо, у него были на это свои причины.
– Хорошо, если у вас есть с собой недостающие части контура… исключительно под вашу ответственность, – с недовольным видом уступил Катем.
– Садись, – приказал Лувес девушке, и Джарвис отметил, что приказ этот произнесен по-меналийски. – Придется разуться.
Стащив с ее ног сапоги, молодой клирик достал из поясной сумки пару цепочек из такого же бледно-желтого металла, как ошейник, и замкнул их на щиколотках Тай. Потом он занялся ее руками – Тай ощутила, как ослабевает хватка веревки на запястьях, как их обнимает холодок металла и как в конце концов полностью спадает веревка.
– Все, – произнес Лувес, поднимаясь с колен. – Но имей в виду, на ночь ты опять будешь связана.
– Благодарствую и на том, – издевательски поклонилась Тай. Жизнь возвращалась в онемевшие руки колотьем тысячи раскаленных иголок, лишая пальцы способности к точным движениям – а меж тем съеденная за обедом похлебка просилась наружу до рези в паху. Но все-таки Тай сначала заново обулась (браслеты под сапогами немедленно впились в щиколотки) и лишь затем, напряженным шагом, но все же не бегом, направилась в сторону зарослей ольшаника. Один из солдат тут же последовал за нею.
Прочие солдаты, ругаясь и спотыкаясь в темноте, шарили вокруг поляны в поисках дров. Когда Тай вернулась, на ходу с силой растирая запястья, в центре поляны уже лежало сколько-то хвороста – однако еще недостаточно для костра, призванного согреть пятнадцать человек.
Джарвис, по-прежнему связанный, застыл у повозки, бездумно глядя в небо с разрывами туч, сквозь которые мерцало несколько звезд. Забравшись в повозку, Тай для тепла надела под куртку еще и камзол, затем достала свой плащ неролики и расстелила под деревом. Не проронив ни слова, но кивнув в знак благодарности, принц опустился на подстилку.
Руки мало-помалу начали отходить. Сейчас стоило бы задать им какую-нибудь работу, чтобы расшевелились окончательно – да какая тут работа! Уж наверняка лаумарцы не доверят ей чистить коренья для их ужина. Разве что… Тай пошарила под одеждой, и на свет снова явилась тростниковая флейта.
Что бы такое сыграть? Настроения не было ни на что. Пожалуй, «Рабыню из Афрара» – там нужна хорошая беглость пальцев…
Катем, праздно сидевший в ожидании, пока солдаты оборудуют костер, вскинулся было, но потом снова опустился на снятое с лошади седло – видимо, прощупал флейту неким сверхъестественным чутьем и не нашел в ней ни грана магии. Тем временем у костра переругивались солдаты: «Что, и у тебя не загорается? А ну, Ситри, попробуй-ка ты!» – «Может, за кресалом сбегать? У меня есть в седельной сумке.» – «Не смеши людей! За кресалом он сбегает… Если от открытого огня не занимается, от искры не займется тем более.» – «К демонам все, зовите Катема. Он посвященный, вот пусть сам и управляется со своей зажигалкой.» – «Да при чем тут Катем? Это вы, олухи, натащили одного сырья, словно не самим у этого костра греться – лишь бы поскорей да побыстрей…» – «Сырья, значит? А где я тебе сушье найду, если весь лес промок насквозь, как губка?! Или тебе кажется, что все еще август на дворе? Что было, то и тащили, мать твою!» Джарвис, слушая это, посмеивался одними уголками губ – он не особенно рассчитывал, что будет допущен к костру, а потому ощущал себя вправе позлорадствовать.
Окончив «Рабыню», Тай посмотрела на спутника и без всякого намека с его стороны опять заиграла «Мы отхлебнем вина».
Лес вокруг словно затаил дыхание, внимая мелодии. Лувес стоял спиной к пленникам, и они не видели его лица, но откуда-то Джарвис знал, что тот тоже слушает, замерев, и переливы нот будят в его сознании нечто такое, о чем он предпочел бы не вспоминать – слишком больно… Даже Катем негромко вздохнул о чем-то своем.
Тай сыграла «Полет орла», затем еще раз песенку про Чалыкуш, затем салнирскую плясовую, которую исполняют, давя виноград – и наконец решила, что пальцы полностью пришли в норму. Флейта снова скрылась у нее за пазухой…
И лишь после этого пламя наконец-то соизволило перескочить с иссиня-белого комочка в ладони солдата на одну из веток. Не прошло и пяти минут, как на поляне весело пылал большой костер, а солдаты насаживали на самодельный вертел барашка, купленного в приграничной деревне.
Лувес лично принес Тай кусок жирного подгорелого мяса (впрочем, то, что ели солдаты и клирики, выглядело немногим лучше), ячменную лепешку и большую деревянную посудину с водой. После того, как она поела сама и помогла поесть Джарвису, ее снова связали и вместе с принцем загнали в повозку, у которой встали на часах двое солдат. Еще трое остались дежурить у костра, остальные же улеглись спать в две палатки, разбитые на поляне – одна для клириков и командира, другая для рядовых.
