- Никого не щадить! Проклятые!
Лица славян искажаются ненавистью, и мечи вздымаются в верх с утроенной, учетверённой скоростью. Миг, и изрубленные тела защитников торгового судна уже лежат бесформенной грудой на палубе, густо залитой рудой… Воины бросаются в башни-надстройки, выламывают запертые двери. Слышны истошные вопли умирающих, отчаянный визг женщин… Тщетно, дружина не знает пощады. Христиане умирают один за другим, славяне не щадят ни женщин, ни мужчин… Всё. Остались лишь те, кто прикован цепями под досками палубы. Рабы, сидящие на вёслах… Двое воинов спрыгивают в низ, звенят разрубаемые бронзовые цепи. Щурясь от солнечного света наверху появляются существа… Ибо назвать из людьми у воинов не поворачивается язык… Их рёбра, кажется, сейчас прорвут кожу. Волосы спутаны и грязны, бесформенными клочьями свисают с голов. Многие полностью наги, редко у кого чресла препоясаны куском мешковины. Их глаза слезятся, а грудь сотрясается от кашля, рвущего внутренности. Рабы отвыкли от чистого воздуха, находясь всё время под палубой, в вони испражнений и гнили… Кое-кто крестится. Таких берут на заметку, но пока не трогают, просто отводят чуть в сторону от остальных. Лицо одного из освобождённых вдруг загораются радостью, когда он видит славянские символы на щитах воинов. Силится что-то сказать, но тщетно. Его горло душат спазмы, и тогда бывший раб делает некий жест… Жрец Путята, завидев это, молниеносно перемахивает с кормы насада на борт вражьего корабля, подбегает к освобождённому, не обращая внимания на грязь и вонь, исходящие от несчастного, подхватывает ходячий скелет и бережно поддерживая под руку, отводит его в сторону. Усаживает, срывает с пояса флягу с водой.. Раб жадно пьёт, потом начинает кашлять. Жрец терпеливо ждёт, когда у освобождённого кончится приступ… Наконец тот начинает быстро шептать нечто на ухо Путяте. Шептать, потому что нет сил говорить громко… Славянин выслушивает очень внимательно. Дружинники не на шутку заинтересованы происходящим, не забывая сортировать всё ещё поднимающихся снизу гребцов… Наконец жрец поднимается, подзывает к себе двух младших отроков:
- Отмыть и одеть. Но пока не кормить. Я сам.
Два молчаливых кивка. Плещет брошенное за борт ведро, набирая воду для мытья освобождённого, а Путята подходит к князю, что-то шепчет тому на ухо. Кивает в знак согласия Брячислав, и жрец скрывается в носовой башне. Потом возвращается, удовлетворённо кивает, возвращается на свою лодью – его ждёт освобождённый человек, которому очень нужна помощь. А князь суровым взглядом обводит кучку христиан, потом звучит короткая команда, и рабы летят за борт с жалобными воплями…
…Небольшой сундучок с золотом, ворох свитков. Куча тюков с тканями, заморские вина из неведомых земель. Тщательно запечатанный ларец с кучкой оправленных в серебро костей. Человечьих. Кости летят за борт, к ещё барахтающимся там живым. Серебро – в общую казну. Добыча невелика. Ну да ладно. Не за ней пришли славяне сюда, к Оловянным Берегам. Это так. Мимоходом.
- Что с прочими делать, княже?
- Брось их. Выживут – значит, так тому и быть. Проклятых среди них нет, и ладно…
…Слав вместе с Храбром суетятся возле спасённого, исполняя приказы жреца. Таскают воду из-за борта, обмывают страшно исхудалое тело. Обрезают длинные грязные волосы. Человек постепенно затихает в их ловких руках, и Путята хмурится было, но пощупав жилу на виске, успокаивается. Заворачивает спасённого в чистую шкуру, относит на нос. Тем временем лодьи отцепляются пузатого, но уже выпотрошенного судна, ударяет чистым голом било, и четыре корабля ложатся на прежний курс… Вокруг «купца» уже не видно плавающих и кричащих. Удары вёсел отправили всех, кто ещё был жив к этому моменту к морским богам. Жрец присаживается рядом с завёрнутым в шкуру человеком, на лице которого написано неземное блаженство, и они вполголоса начинают беседу…
…Долго ли, коротко ли, поднялся Путята, прошёл на корму, к князю. Отроки, как и велено, за спасённым приглядывают. Человек как человек. Лишь полосы у него на щеках. Непонятные. Словно бы в узоры складываются. Треугольники. Спирали. Квадраты. Чужак вскоре очнулся, взглянул на славян острым на удивление взглядом, но слова не молвил ни единого. Просто молча лежит. Набирается сил. Отдыхает. А тем временем насады начали курс менять. Огибают Оловянные острова. Уходят южнее, вдоль белеющих меловых скал. Весь день шли под парусом. По правому борту тоже земля показалась. Чужак её как увидел, заволновался. Одно слово вымолвил, да худой, словно у скелета рукой из-под шкуры выпростав, на второй остров указал: «Эрин». Знамо, так та земля называется… Но ночёвку к берегу не приставали. Остановились на глубокой воде, выбросив за борт плавучие якоря – запасные мачты, связав их тросом. Да сторожевых поставили вдвое против обычного. А поутру, едва рассвело и через туман утренний воду рассмотреть с бортов можно стало, дальше тронулись. Роса обильно покрыла всё, но вскоре ветерок высушил влагу, хотя одежда ещё долго волглой была. И так два дня. Питались всухомятку – разводили муку водой, делали болтушку. Мясо вяленое грызли. Так и перебивались, благо воды пресной вдосталь с собой ещё у франков набрали. Шли в тишине. Князья строго-настрого запретили лишние разговоры, и обычных шуток и подначек слышно не было. Словно тревожились о чём то братья-вожди. Опасались. На третий день Брячислав на берег взглянул, подозвал к себе Путяту. Тот тоже долго в зелёные берега всматривался, потом к чужаку пошёл. Опять о чём то беседовали, отроки ни слова из того языка, на котором речи велись, не поняли. Но, видно, жрец наречие неведомое прекрасно понимал, потому что вернулся на корму к князю, что-то тому нашептал на ухо. Брячислав головой кивнул, и отдал команду приставать к берегу… Подходящее место нашлось не сразу. Уж больно берега обрывисты были. Но потом отыскалась бухточка… Пятерых воев отправили на утёсы, что вплотную окружили небольшой песчаный пляж, в дозор. Остальные на берег сошли. И чужак с ними. За время, что на славянской лодье был он в себя пришёл, немного окреп. Путята между делом поведал отрокам, что сей чужанин – брат по вере славянской. Друид. А корабль тот – каторгой римской был. А чужанина солдаты римские отловили за Стеной, и служки Обрезанного Иудея поначалу хотели чужого жреца живьём сжечь, да, видимо, заступились Старые Боги, и отправили того всего лишь на каторгу, гребцом на корабль, где тот три года веслом ворочал… Подивились отроки лютости ромейской. На заметку взяли. Запомнили накрепко. Пытались расспросить чужака про веру в Обрезанного, но тот по-славянски слова не разумеет, а они его наречие не знают. Так что неудача их постигла. А жаль… Сутки дружина в той бухте лагерем стояла. Сушилась, ела горячее. А на второй день сторожевые сигнал подали – гости пожаловали…
