Женщина, которой было уже немало лет, поразила тогда Нику. Чем? Наверное не толь-ко своей яркой необычной одеждой. У неё были удивительные глаза, в них светилась любовь к тому человеку, что стоял рядом с огромной толпой, и что-то говорил, говорил, не обращая никакого внимания на ту, что застыла рядом с ним, благоговейно держа у сердца изумительно гибкие руки бывшей танцовщицы, сложенные ладонями вместе… Ника никогда не видела более выразительного лица. Казалось, что мысли и душа этой женщины пронизаны добротой, нежностью и спокойным достоинством. Женщины, при-выкшей ждать….
Несомненно, это была красивая женщина! Очень! И очень необычная! Под стать тем кар-тинам на стене, чьи яркие краски поражали воображение, что-то будоражили, и даже как-будто немного раздражали своим малопонятным сюжетом, и ослепительно яркой па-литрой цвета. Эти картины так отличалось от тех, что потом видела Ника в других залах. И хотя, прошло много лет, но странное дело, она до сих пор помнит те яркие краски картин Рерихов. Все эти сочные, жизнеутверждающие желтые и оранжевые цве-та, резко бьющие по глазам. Но вместе с тем, она помнит спокойное величие горных склонов, застывших на полотнах в немом изваянии, спокойную зелень альпийских лу-гов, и нежную голубизну летнего неба вокруг огромных камней и валунов в которых ху-дожник находил величие и первозданную красоту природы, и которые, как ни странно, за-помнились Нике, потому-что они были похожи на мир из её детства.
— Экспрессионисты!
Для девочки — подростка, тогда, в середине семидесятых годов, это слово не стало, ни большим потрясением, ни большой находкой в её мировоззрении. Она едва ли поняла тогда значение этого слова, сказанного важно и вскользь, рядом стоящим мужчиной в модном клетчатом пиджаке, который глубокомысленно созерцал эти картины за спиной Ники, а затем что-то бормотал о творении гения, кознях дьявола, великом хаосе и гармо-нии цвета, о бессмертии, толи творений художника, толи души.
Ну, а сейчас, она вспомнила о том, далёком для неё времени не случайно. Ей в глаза вдруг бросилась маленькая афиша, наклеенная на одном из фасадов небольшого ста-ринного здания. В этой афишке приглашались все желающие на выставку картин ве-лиличайших экспрессионистов 19–20 веков, проводимую в этом облупленном и малоприг-лядном здании, возникшем на их пути.
— Зайдём? — спросила Ника, хитро прищуривая глаза.
— Зайдём, конечно! — радостно отозвался Данил, а Гера лишь молча склонила голову.
Огромная, массивная дверь открывалась тяжело, со скрипом. В просторном вестибюле, в больших старинных зеркалах отразились вошедшие посетители. Высокая стройная женщина, девочка — подросток со строгим лицом, и мальчик лет десяти, чьи черные гла-за горели любопытством и неподдельным интересом ко всему происходящему. А ещё через пару минут они входили в зал, где на стенах, в строгом порядке висели картины. В самом начале зала стояло несколько молодых людей в толстых бесформенных сви-терах, потёртых джинсах, с длинными волосами подозрительной чистоты. Молодые лю-ди, несмотря на свой импозантный вид, вели себя довольно спокойно. Тихо перегова-риваясь друг с другом, они с интересом смотрели на картину, на которой Ника увиде-ла странное изображение женского тела, состоящего из различных вещей, словно нас-пех соединённых между собой.
— Рене Магришт, великий и очень своеобразный художник 20 столетия! — глубоко-мысленно заявил вдруг вполголоса один из парней, и, помолчав, скорбно заметил:-Види-мо, как в жизни он думал о женщине, так он её и изобразил. Женщина — это хаос!
— Но заметь, Николя! Хаос, однако прекрасный, и довольно соблазнительный…
Многозначительно подняв вверх тонкий палец, так-же глубокомысленно заметил дру-гой парень, а третий, схватив себя за длинный немытый чуб, замер, восхищенно уставив-шись на картину.
Ника, бочком — бочком протиснулась между парнями и поспешила к детям, умчавшимся вперёд, но, увидев следующую картину, остановилась. На ярком поле полотна, в живо-писном беспорядке расположились различные геометрические фигуры, круги и шары, в которых, вероятно, тоже таился какой-то скрытый и малопонятный смысл картин знаменитого художника.
— Да! И как это понимать? — вздохнула Ника, оглядываясь в поисках детей.
Они стояли неподалёку, разглядывая картины на стене. Она видела, как дёрнул Данил за руку Геру, и, хихикнув, что-то ей сказал, глядя на картину, висевшую перед ним. Ге-ра, важно взглянув на брата, что-то ответила ему, но мальчик, уже не слушая её, обра-тился к подошедшей Нике:
— Ма, а почему эта картина называется "Изнасилование"?
Ника, резко вскинув голову, увидела прямо перед собой странное изображение женс-кого лица. На торсе прекрасного женского тела две груди, словно два выпуклых глаза застыли в недоумении, поблёскивая сосками, подобно двум спелым сливам, в следующую секунду готовых брызнуть ярко — кровавым соком, переполнявшим их. Втянутый пупок вместо носа, рот заменялся лобком… А в довершении всего, мнимое лицо на портрете обрамляли кучерявые волосы, в беспорядке вьющиеся на самой верхушке торса, уди-вительно напоминающие растительность пресловутого " треугольника".
— Мам, ну так что- же это такое — "Изнасилование"? — громко повторил Данил.
Несколько молодых людей обернулись, и, переглянувшись между собой, засмеялись вполголоса, с интересом поглядывая на Нику. А она, вглядываясь на висевшую перед ней картину, молчала, мучительно подыскивая ответ. Но сын, видимо, решил опять на-помнить о себе, и только открыл рот, как Гера, слегка шлёпнув брата по макушке голо-вы своей ладошкой, чуть слышно прошептала:
— Ты что заладил, как попугай, одно и тоже. Ты же видишь, тут всё непонятно!
Данил обиженно захлопал глазами, поворачиваясь к матери, но Ника уже шла дальше, оставив детей разбираться самим с непонятными вопросами. Она шла прямо к той огром- ной картине, что висела в глубине зала. Что-то тянуло к ней Нику. И она, словно по-винуясь какому-то внутреннему голосу, шла не останавливаясь, не обращая никакого внимания на те картины, что висели тут — же на стенах. И что-то странное стало тво-риться в её душе, когда она вдруг увидела…
Да-да! Она узнала это лицо. С чистым высоким лбом и изящно изогнутыми дугами тон-ких черных бровей. Глаза, в которых застыло спокойное достоинство танцующей женщи-ны…Ей был знаком этот лёгкий румянец смущения на округлых щеках…Или это бы-ли здоровые краски разгоряченной танцем натуры?…и пухлые по- детски губы, в кото-рых чувствуется каприз, и затаенная улыбка зрелой женщины, знающей себе цену! Ярким пятном выделяются её волосы: черные, длинные, блестящие. Они уложены в ди-ковинную прическу, и покрыты странной накидкой, сотканной из золотых нитей шел-ка, которая вместе с маленькими колокольчиками, что висят по краям, напоминает ми-ниатюрную попону, уложенную на круп лошади…
