Крошечная келья напоминала морозильную камеру. Сквозь щели в ставнях на единственном окошке тянуло холодом. Буря точно пыталась проникнуть в комнату.
— Бог да хранит твой сон, сестра.
Тесса оглянулась и увидела, как мелькнула в дверях сутана брата Ллатро. Она осталась одна. Поднос теперь стоял на полу рядом со свечой. Тесса сжала голову руками. Она слишком устала, чтобы думать. Все завтра. Завтра она решит, что делать дальше.
Убранство кельи составлял шерстяной коврик, прикрытый одеялом. Тесса повалилась на него, расстегнула плащ и распустила волосы. Пододвинув к себе поднос с едой, она отломила кусочек хлеба. Но во рту так пересохло, что она с трудом проглотила его.
Тесса поднесла к губам чашку с супом — и тут зазвонил колокол.
Восемь ударов — громких, раскатистых. Восьмой колокол.
После последнего удара нельзя есть, повышать голос и покидать свою келью.
Тесса отставила чашку. Не стоит искушать судьбу.
Она улеглась на матрасике и натянула одеяло до подбородка.
Узоры. На потолке тоже выгравированы узоры. Но Тесса была не в состоянии разобрать детали, закрыла глаза и сразу же задремала. Она смутно припоминала слова настоятеля о том, что с Восьмым колоколом гасятся все огни. Значит, теперь горит лишь ее свеча. Тесса хотела было потушить ее, но не успела: провалилась в глубокий сон.
* * *
Рука Изгарда повисла в воздухе у плеча писца. Он представил, как приятно было бы прикоснуться к грубой, забрызганной грязью материи. Эдериус наносил последние штрихи на срисованный с Венца узор. Изгарду безумно хотелось зайти в палатку, сесть рядом и понаблюдать за работой старика, как делал не раз в прежние времена, когда еще не был королем.
С тяжким вздохом Изгард заставил себя опустить брезент и отойти от палатки. Сегодня ночью он не станет отвлекать и расстраивать Эдериуса. Слишком большой риск. Каллиграф и сейчас работает над достаточно важным узором. Но глубокой ночью, перед рассветом, ему предстоит совершить настоящий подвиг.
В лагере стояла неестественная тишина. Солдаты собирались у небольших костров, спали или притворялись спящими. Никто не пел, не точил нож, не наливал себе вина из бочонка. Последние приготовления были закончены, а дружеского общения никому не хотелось. Гэризонская армия ждала боя.
Завтра на рассвете их первая битва. Войско Повелителя Рейза встретится с гэризонской армией к югу от холма, на котором расположен лагерь. Изгард сам выбрал место и время и чувствовал — сердцем, печенкой, костями, — что победа останется за ним.
Этого ему и не хватало — настоящей, кровавой битвы. Одна-единственная битва — и он выиграет войну.
Храбрые, надменные рейзские рыцари найдут свою смерть на поле боя. Гэризонская армия окружит их, сожмет в кольцо и поразит своими мечами, словно шипами Колючей короны. Сандор слишком горд, чтобы продумать пути к отступлению. Гордость не позволит ему предвидеть поражение. Его воспоминания ограничиваются одной лишь победой при горе Крид. Он не знает, на что способны воинственные короли Гэризона. Конечно, ему рассказывали, но он не поверил.
Завтра Сандор получит хороший урок. Он сам, его воины и страна, за которую они сражаются, узнают, как опасно забывать прошлое. Пятьдесят лет назад рейжане дотла сожгли Вейзах. В огне погибло не так уж много гэризонцев, но кровь их вопиет к отмщению. Венец с шипами исчез из виду, образ его изгладился из умов. Полвека продолжалась спячка. Как затаившийся во тьме убийца, Венец ждал своего часа в глубоких подвалах Сирабеюса. Святые сестры не чаяли, как отделаться от него. Они говорили, что Венец лишил их ясности рассудка, отравил их безмятежные некогда сны.
Изгард хотел было пройтись по лагерю, опросить последних вернувшихся из Рейза разведчиков и проверить, все ли идет по плану. Но потом он отказался от этой мысли и направился к своей палатке. Гэризонские солдаты, как и их предводитель, не оставляют приготовления на последнюю минуту.
Капканы расставлены и готовы захлопнуться. Преображенные, сбитые в единое целое магией Короны, гонцы отобраны лично им, Изгардом. Их ровно тысяча. Одна двадцатая гэризонской армии. Гонцы не знают ни страха, ни жалости. На рассвете они покажут, на что способны. Эдериус позаботится об этом.
Звериный вой, высокий и пронзительный, разорвал тишину. Изгард вздрогнул, хотя он уже привык к этим звукам. Значит, пришлось убить еще одного гонца.
Венец с шипами требовал расплаты за свои дары. Не меньше трети гонцов, участвовавших в сражении с Райвисом Буранским и Кэмроном Торнским в Долине Разбитых Камней, уже умерли. Их убили ради благополучия гэризонского войска. Когда высыхали чернила на законченном рисунке, гонцы становились заложниками Венца. Жажда крови не покидала их. Они не были животными, но не были и людьми. Лица напоминали звериные морды. Кости утолщались, когти загибались вниз и впивались в плоть. Врачи долго не понимали, что заставляет гонцов выть от боли. Но Изгард догадался сразу, и вскрытие первой жертвы подтвердило его подозрения: третье ребро в левом боку выпирало из грудной клетки и впивалось в сердце.
Гонцов стали уничтожать при первых же приступах боли. Делали это как можно незаметней, а тела выносили из лагеря с наступлением темноты. Изгард не желал рисковать. Страх мог помешать солдатам выполнить их воинский долг, поэтому командиры получили указания сообщить подчиненным, что причина гибели гонцов — гнусное колдовство рейжан. После этого солдаты стали рваться в бой с еще большим пылом.
Подойдя к своему шатру, Изгард заметил в тусклом свете жировки силуэт жены. Ангелина до сих пор не спала; она гладила свою глупую собачонку и сюсюкала с ней своим тоненьким девчоночьим голоском. Изгард недовольно поджал губы.
— Изгард! — Ангелина подскочила при его появлении; собачонка кубарем скатилась у нее с колен. Она виновато потупилась, краска залила бледные щеки. Взгляд Изгарда упал на тарелку с едой, стоявшую рядом с ней. Ангелина поспешно пояснила: — Это просто объедки, ничего больше. Для Снежка.
Изгард заметил, что она торопливо проглотила кусочек. Глупая девчонка дошла до того, что жрет собачьи объедки. Она становится все хуже и хуже. Изгард жалел, что послал за ней.
— Ступай на свою половину и не забудь прихватить это животное.
Ангелина протянула к нему руки, шагнула вперед:
— Но, Изгард...
— Ступай!
Он не обратил внимания, кто сдался первым — Ангелина или ее пес. Но оба отступили. Никчемная тварь жалась к хозяйкиным ногам. Ангелина нагнулась и погладила дрожащую собачонку. Как только она коснулась нежного пушка за ухом зверюшки, выражение ее глаз изменилось, страх уступил место чему-то иному.
