Айдан знал о присутствии короля с того момента, как тот вошел в дверь. Болезнь короля стала сильнее, но он повзрослел, как будто для того, чтобы сопротивляться ей. Он был образцом короля, хотя и королем без лица, скрытого куффьей. Открытыми оставались только его глаза, но они нашли Айдана и смотрели с укрощенным нетерпением, поблескивая, словно оценивая настроение двора. Айдан встретился с ними взглядом через весь зал. Радость в них была тем ярче от того, что не уменьшала себя словами.
По кивку Айдана его мамлюки выстроились позади него. Все они таращились на бесстыжих женщин, не носящих вуалей. Король по меньшей мере привел их в замешательство: прокаженный, а король, и никто не шарахается от него и не думает о нем хуже из-за того, чем Господь покарал его.
Айдан направился прямо к королю. Перед троном он остановился. Двор вновь замер. Король ждал в громовом безмолвии. Когда Айдан поклонился, его сарацины простерлись на полу, отдавая дань уважения тому, кого их господин назвал повелителем.
Король поднялся. Айдан выпрямился. Балдуин действительно вырос: их глаза были почти на одном уровне. Король ничего не спрашивал и ничего не предлагал, только взглядом.
Айдан поцеловал расшитую драгоценными камнями перчатку. Рука под ней была тоньше, чем прежде, пальцы скрючились от болезни; но рука была спокойной. Голос был мягким, не глубже и не звонче, просто тот же голос.
— Милорд. Рад новой встрече.
— Воистину добрая встреча, государь, — ответил Айдан. — Я пришел, чтобы служить вам, если вы примете меня.
— Принять вас? — Голос Балдуина стал выше на октаву. — Вы желаете этого?
— Желаю всем сердцем.
Глаза короля заблестели. Взгляд их переместился с Айдана на ряд спин и тюрбанов позади него и заплясал.
— Это будет ваша рыцарская дружина?
— Если ваше величество примет их.
— Они согласны на это?
— Я не слышал от них обратного.
И, несомненно, вряд ли придется услышать, судя по вспышкам взглядов из-под тюрбанов. Сорвиголовы Айдана оценили короля и нашли его достойным внимания.
Балдуин сел, не устало, не совсем, но осторожно. Он, наверное, улыбался, его глаза озорно блестели.
— Это будет скандал.
— Не так ли?
Балдуин засмеялся.
— Без вас тут было скучно, милорд.
— Я думаю, здесь способны оживить скуку, — сказал Айдан, окидывая взглядом двор.
— Оживить, — согласился Балдуин. — Но не возмутить.
— Ах. Печальное упущение. Мне нравится думать, что я могу быть полезен.
— Всегда, милорд. — Айдан подозревал, что король посмеивается. Он был явно весел. — Я рад, что вы пришли сегодня. Не происходит ничего интересного, теперь, когда моя сестра вышла замуж и уехала. Должны ли мы дать обед в ознаменование вашей победы?
— Ваше величество щедры, — ответил Айдан.
— Значит, вы действительно желаете этого. Вы будете служить в Иерусалиме.
— Вам, ваше величество, и никому более.
Балдуин был король; он не стал говорить о том, что недостоин. Но он был рад, и горд, и чуть испуган, как человек, принявший окончательное решение.
Айдан знал. То же самое было и с ним. Он неожиданно преклонил колени и сложил руки ладонь к ладони, предлагая свою верность.
Балдуин смотрел на него. Айдан даровал ему радостную уверенность, гордость, свободно избрав его своим господином.
— Вы мой король, — произнес Айдан, — мой лорд и мой сеньор. Я служу вам по собственной воле. Я отдаю вам уважение вассала к сеньору.
— Это высокая честь, — промолвил Балдуин, — и королевский дар. — Его руки в перчатках легко легли поверх ладоней Айдана; король набрал воздуха, чтобы произнести формулу принятия присяги.
Айдан мало что видел и слышал, кроме короля, но его чувства несли свой дозор. Он знал, что зал застыл в безмолвии от центра до стен. Последние из его слов, сказанных королю, упали в тишину.
Когда руки Балдуина накрыли ладони Айдана, молчание стало иным. Что-то вторглось в него, что-то необычное. И не успел король заговорить, как высокий холодный голос опередил его.
— Король и повелитель, если ты принимаешь этого рыцаря на службу, принимаешь ли ты также и его долги?
Эхо взлетело под потолок и замерло. Никто не произнес ни слова.
Айдан застыл, коленопреклоненный. Его сердце превратилось в птицу: оно подпрыгнуло и запело.
Он отмечал ее приближение по гулу голосов и по блеску в глазах короля. В какой-то миг он должен был не выдержать и обернуться, даже зная заранее, что увидит. Ни свиты, ни единого признака высокого положения, только одинокая стройная фигура, возникшая из воздуха, закутанная в покрывала и дерзко заговорившая на langue d'oeil. Ее акцент был очарователен.
Марджана остановилась около него. Ее присутствие было подобно боли; ее образ растекался по коже огнем. Для человеческих глаз она была человеческой женщиной, высокородной сарацинкой в золоте и шелке, закутанной и скрывающей лицо под вуалью.
Она поклонилась королю; ропот усилился, когда она простерлась рядом с мамлюками, показав всем свою грациозность и свою чужеземность. Ропот утих, когда она заговорила.
— О повелитель Иерусалима, этот человек сказал тебе, что он пришел ничем не обремененный, свободный от всех долгов и обязательств. Я утверждаю, что это не так.
Руки Айдана высвободились из ладоней короля. Он повернулся, но медленно.
Ее покрывала были зелеными. Они скрывали все, кроме одной белой руки.
— Ты планировала это с самого начала? — спросил он ее.
Она не обратила на него внимания.
— Он в долгу передо мной, повелитель, который он может выплатить прежде, чем ты примешь его присягу.
— Я уплатил его, — возразил Айдан, — по всем пунктам. Будь ты проклята, — выругался он так, как могла услышать только она. Будь ты проклята за то, что поступила так со мной.
Его как будто не было здесь вовсе. Она поднялась на колени и обратилась к королю:
— Повелитель, ты выслушаешь меня?
Балдуин бросил взгляд на Айдана. Айдан неотрывно смотрел на Марджану.
— Я выслушаю вас, — ответил король.
Она склонила голову.
— Ты милостив, повелитель, к той, что была рабыней. Я зовусь Марджана; я служила владыкам Аламута, а после них повелителю Масиафа.
Ранее двор ее присутствие забавляло. Но теперь внимание стало яростным. Айдан напрягся. Нет, Бог ему помоги, не ради себя. Могла ли даже Марджана ускользнуть, если бы на нее ополчился весь Высокий Двор?
Она вообще не сознавала ничего вокруг.
— Я была Рабыней Аламута, — сказала она. — Теперь я свободна, и отчасти обязана этим сему рыцарю. Мы заключили сделку. Я привела его к моему господину и защитила его, и завоевала для него все, к чему он стремился, и вместе с этим мою свободу.
