– Вставай! – более строгим голосом приказал Уэб. – Мы и без того понесли сегодня потери, мы не можем потерять и тебя тоже.
Я поднял голову и посмотрел на него. У меня было такое ощущение, что я стал «перекованным».
– Я потерялся много лет назад, – сказал я Уэбу. А потом тяжело вздохнул, встал и пошел за ним.
Чалседийский обычай наносить на тела рабов особую татуировку, чтобы обозначить их принадлежность тому или иному хозяину, стал модным среди аристократии. Сначала таким образом помечали только особо ценных рабов, таких, которые должны были оставаться у хозяина до конца жизни. Этот обычай стал особенно популярным, когда лорд Грарт и лорд Порт, влиятельные чалседийские аристократы, решили выяснить, кто из них богаче. В те времена богатство измерялось драгоценностями, лошадьми и рабами, и лорд Грарт приказал пометить особым клеймом всех своих лошадей, а рабов – татуировкой. Куда бы он ни шел, его всюду сопровождала целая армия из рабов и лошадей. Говорят, что лорд Порт, подражая своему сопернику, купил сотни дешевых рабов, которые не имели никакой ценности как мастера, исключительно с целью украсить их татуировкой и продемонстрировать всему миру.
В те времена в Чалседе некоторые рабы – мастера, ремесленники и куртизанки – имели право принимать заказы со стороны. Иногда такому рабу удавалось собрать достаточно денег, чтобы купить себе свободу. Вполне понятно, что многие хозяева неохотно отпускали ценных рабов. Свести татуировку с лица так, чтобы не осталось шрамов, было невозможно, а бумаги, подтверждающие статус свободного гражданина, нередко оказывались поддельными, и потому рабам было трудно доказать, что они честно заработали право на свободу.
Владельцы рабов воспользовались этим положением и придумали «кольца свободы», серьги из золота и серебра, часто с драгоценными камнями и уникальным рисунком, принадлежащим определенной семье, чтобы человек мог доказать, что стал свободным гражданином. Рабу нередко приходилось служить своему хозяину многие годы – уже после того, как он купил себе свободу, – чтобы приобрести дорогую серьгу, подтверждающую, что он теперь свободен и может, как ему вздумается, передвигаться по Чалседу.
Федврен, «История чалседийского рабовладения».
Мне не раз доводилось бывать на поле боя после сражения, я ступал на залитую кровью землю и перешагивал через поверженные тела. Но никогда до сих пор не оказывался в месте, где столь очевидно была видна бессмысленность войны. Люди перевязывали раны, нанесенные друг другу, а островитяне, сражавшиеся с нами, взволнованно расспрашивали представителей Хетгарда о своих родственниках и кланах, оставленных много лет назад. Они походили на людей, которые пробудились после долгого колдовского сна и пытаются вернуться к утерянной жизни и выстроить мост через прошедшие годы. У меня не вызывало сомнений, что они прекрасно помнили все, что с ними происходило, когда они служили Бледной Женщине. Я узнал одного из стражников, который бесцеремонно швырнул меня к ее ногам. Он поспешно отвернулся, чтобы не встречаться со мной глазами, но я не сказал ему ни слова. Пиоттр уже сообщил мне то единственное, что я хотел знать.
Я медленно прошел по лагерю, где шли приготовления к отъезду, поспешные почти до неприличия. Двоих тяжелораненых солдат Бледной Женщины уже погрузили на сани, повсюду разбирали палатки. Троих погибших воинов из армии Бледной Женщины наспех похоронили в ледяном склепе. Айсфир съел Орла, который был представителем Хетгарда. У него даже не будет собственной могилы. Двое других стражников, Фокс и Дефт, остались погребенными подо льдом в обвалившейся яме – какой смысл рыть новую, а потом снова опускать их туда. Они заслужили более почтительного обращения после смерти, но я прекрасно понимал, чем вызвана спешка. Все хотели поскорее убраться отсюда, словно надеялись, покинув эти места, оставить в прошлом Бледную Женщину и все, что с ней связано. Я надеялся, что она тоже погребена подо льдом.
Уэб шагал рядом со мной, когда я увидел, что нам навстречу бежит Чейд. Кто-то успел перебинтовать ему плечо.
– Сюда, – сказал он и повел меня к Барричу, который лежал прямо на снегу.
Свифт стоял рядом с ним на коленях. Никто даже не попытался передвинуть тело Баррича, и в том, как он лежал, было что-то невыносимо неправильное. Позвоночник не может находиться под таким углом к ногам. Я опустился на колени и с удивлением обнаружил, что у Баррича открыты глаза. Его рука медленно поползла по снегу, и я накрыл ее своей. Баррич с трудом дышал, словно пытался спрятаться от боли, засевшей в нижней части тела. Ему удалось произнести одно-единственное слово:
– Наедине.
Я взглянул на Чейда и Уэба. Не говоря ни слова, они отошли. Баррич посмотрел Свифту в глаза, но мальчишка заупрямился. Тогда Баррич вздохнул, и я вдруг заметил, что кожа вокруг его рта и глаз приобрела необычно темный оттенок.
– На одну минутку, – хрипло сказал он сыну, и Свифт, опустив голову, отошел.
– Баррич… – начал было я, но он как мог резко пошевелил рукой, остановив меня.
Я видел, что он собирает остатки сил, чтобы сказать то, что намеревался. Перед каждой новой фразой ему приходилось останавливаться и делать вдох.
– Возвращайся домой, – проговорил он. А затем насколько мог суровым голосом добавил: – Позаботься о них. Молли. Мальчики.
Я покачал головой, ведь он просил у меня невозможного, но на одно короткое мгновение он с подобием своей былой силы сжал мои пальцы.
– Да. Ты это сделаешь. Ты должен. Ради меня. – Еще один вдох. Баррич нахмурился, будто принял важное решение. – Малта и Радди. Когда ей придет пора. Не Грубиян. Радди. – Потом он погрозил мне пальцем, словно я собрался ему возразить, снова сделал вдох. – Жалко, я не увижу жеребенка. – Баррич на мгновение прикрыл глаза и позвал: – Свифт.
– Свифт! – крикнул я и увидел, что мальчишка, стоявший довольно далеко от нас, поднял голову и помчался к нам.
Но прежде чем он подошел; Баррич снова заговорил, и мне показалось, что на его лице промелькнула улыбка.
– Я ей больше подходил. – Вдох. А потом шепот: – Но она все равно выбрала бы тебя. Если бы ты вернулся.
В следующее мгновение Свифт бросился на колени прямо в снег рядом с телом отца. Вернулись Чейд и Уэб, которые принесли теплое одеяло.
– Мы попробуем убрать из-под тебя снег и на одеяле отнести на сани. Принц уже отправил птицу в Зилиг, чтобы за нами прислали корабли.
– Не важно, – сказал Баррич и, закрыв глаза, взял Свифта за руку.
Через несколько секунд его пальцы расслабились.
– Давайте перенесем его сейчас, – предложил я. – Пока он без сознания.
Я помог убрать снег из-под тела Баррича и переложить его на одеяло. Несмотря на старания его не потревожить, он застонал, и мой Уит подсказал мне, что жизнь неуклонно покидает его. Я не стал ничего говорить, но Свифт наверняка тоже это почувствовал. Слова здесь были не нужны. Мы положили Баррича на сани рядом с еще двумя ранеными. Прежде чем мы покинули место нашей стоянки, я взглянул в чистое небо, но так и не смог разглядеть в нем драконов.
– Даже спасибо не сказали, – проговорил я, обращаясь к Уэбу.
Он молча пожал плечами, и мы двинулись в путь. Весь остаток дня я либо шел рядом с Барричем, либо тащил сани. Свифт все время старался находиться в таком месте, где он видел отца, но Баррич так и не открыл глаз. Олух, завернувшись в одеяло и глядя прямо перед собой, сидел на самом краю саней. Косей и Эртр, прижавшись друг к другу ехали на других санях, которые, напевая что-то себе под нос, тащил Пиоттр. Нарческа и Дьютифул шагали рядом. Не знаю, что Эллиана сказала матери, но догадаться было нетрудно. Когда взгляд Эртр останавливался на принце, в нем читалось уже меньше враждебности, но куда чаще она с гордостью смотрела на дочь. Солдаты Хетгарда шли впереди, выбирая наиболее безопасный путь.
В какой-то момент ко мне подошли Уэб и Чейд. Сказать было нечего, и мы молчали.
Я подсчитывал наши потери главным образом потому, что мои мысли сами то и дело к ним возвращались. Принц привел сюда дюжину человек, не считая Свифта и Олуха. Нас сопровождали шесть воинов Хетгарда. Итого получается двадцать. Еще Шут и Баррич. Двадцать два. Бледная Женщина убила Риддла, и Хеста, и Шута. Баррич умирает от раны, полученной от ее дракона. Орла придавило льдом, когда взорвалась смесь Чейда. Еще мы потеряли Дефта и Фокса. Значит, в Зилиг поплывут шестнадцать человек. Если Чарри и Драб ждут нас на берегу. Я тяжело вздохнул. Мы вернем домой мать и сестру нарчески. Конечно же, это большая победа. Восемь островитян возвратятся в свои дома, к семьям, считавшим их погибшими. Я попытался почувствовать удовлетворение и не смог. Это последнее и самое короткое сражение войны красных кораблей стоило мне дороже всего.
Когда спустился вечер, Пиоттр отдал приказ разбить лагерь. Чтобы зря не беспокоить раненых, мы поставили две палатки прямо над их санями. Двое из них могли разговаривать и есть, Баррич же по-прежнему не шевелился. Я принес Свифту еду и чай и немного посидел с ним. Но потом я почувствовал, что мальчику хочется побыть с отцом наедине, и пошел прогуляться под звездами.
