— Значит, ты считаешь, что христиане и иудеи не могут жить в мире? — спросил Вольфгер.
— Почему же? Мы живём в мире, но… Вы ведь знаете, что христианам запрещено заниматься отданием денег в рост?
— То есть ростовщичеством?
— Можно сказать и так… Так вот, иудеи всегда умели считать деньги, поэтому рано или поздно оказывалось, что слишком многие христиане в долгу у иудейских банкиров, даже князья и короли. И вот, вместо того, чтобы возвращать занятые деньги, должники предпочитают избавляться от своих кредиторов самым простым способом: изгнанием или убийством.
— Так не давайте в долг!
— А на что нам жить? Многие ремёсла запретны для нас… Из этого бесконечного круга нет выхода, — безнадёжным тоном возразил Иегуда, а потом сменил тему разговора:
— Но не будем о нас. Иудей может стонать и жаловаться на судьбу день и ночь напролёт. Поговорим лучше о ваших делах. Догадываюсь, что вы приехали в Прагу не потому, что соскучились по купцу Иегуде бен Цви?
— Ты угадал, — усмехнулся Вольфгер. — Нам нужно найти одного человека, но как это сделать, ума не приложу. Кроме тебя, я в Праге никого не знаю, может, ты поможешь в поисках…
— Что за человек? — спросил купец, — как его зовут, чем он занимается?
— Его имя — Томас Мюнцер, он проповедник.
— Господин барон стал интересоваться делами церкви? — удивился Иегуда.
— Господин барон стал интересоваться проповедниками, которые готовят вооружённый мятеж, — хмуро ответил Вольфгер.
— Вот как? Интересно… — протянул купец. — Мюнцер, Мюнцер… Что-то знакомое, но что именно, припомнить не могу. Где я мог про него слышать? Дел у меня с ним точно не было. Нет, не помню… Ну, хорошо. Сделаем так. Заночевать вам у меня нельзя, потому что на закате ворота закроются, и к этому времени все гоим обязаны покинуть квартал. Я советую вам остановиться в Унгельте.
— А что это — Унгельт?
— Унгельт,[104] иначе «Весёлый двор», это постоялый двор для иноземных купцов, приезжающих в Прагу. Отсюда недалеко: когда выйдете на Староместский рынок, перед вами будет храм Девы Марии перед Тыном, а за ним стоит храм святого Иакова, так вот, Унгельт как раз между ними. Мой приказчик проводит вас.
Когда я что-нибудь узнаю о Мюнцере, я сам найду вас там.
* * *
Весёлый двор был обнесён каменной стеной, доступ к которой защищал ров, впрочем, без воды и почти доверху заваленный мусором. У ворот в тени, повесив шлем на ржавую алебарду, дремал толстый стражник. Услышав топот копыт, он встрепенулся, встал на ноги, кое-как нахлобучил шлем и с грозным видом перегородил ворота алебардой:
— За въезд в Унгельт у нас полагается платить и эта, значить, оружие сдавайте, с оружием у нас нельзя!
— Олух, ты что, не видишь, кто едет? — рыкнул на него из-за спины Вольфгера Карл, — перед тобой не купчишка задрипанный, а его милость фрайхерр фон Экк! А ну, с дороги!
Разглядев баронскую цепь на груди у первого всадника, его богатую одежду и длинный меч, стражник впал в тяжёлую задумчивость, из которой его вывела монета, брошенная Вольфгером. С необыкновенным проворством стражник поймал гульден и тут же потерял к приезжим интерес. Монета мигом исчезла, стражник стянул с головы шлем, привычным жестом нахлобучил его на алебарду и с блаженным стоном рухнул на траву.
Вольфгер и Карл, проехав через каменную арку, оказались в Унгельте. Прямоугольный, мощёный булыжником двор с четырёх сторон был ограничен постройками. С одной стороны стоял длинный и низкий дом без окон с запертыми на висячие замки дверьми, наверное, склад, с другой стороны была конюшня, потом, судя по шипению мехов и ударам по железу, кузница, и, наконец, Вольфгер увидел то, что искал — трёхэтажный постоялый двор.
— Похоже, нам туда, — сказал он Карлу.
Внутри было прохладно, тихо и сонно. Вольфгер долго стучал рукоятью кинжала по конторке, но никто так и не появился. Тогда Карл пошёл по коридору, открывая все двери подряд, и, наконец, вероятно, по могучему духу пива и чеснока обнаружил в одной из комнат мирно спящего хозяина и с трудом разбудил его.
Сонный трактирщик еле доплёлся до конторки, что-то нацарапал в книге, бросил им здоровенный кованый ключ на кольце, ткнул пальцем в одну из дверей, раздирающе зевнул и побрёл обратно — досыпать.
— Хорошая страна — Богемия… — задумчиво сказал Карл, — если я доживу до старости, переселюсь сюда, чтобы умереть во сне, обпившись пива. А что? Достойная смерть!
Комната оказалась маленькой, бедно обставленной, но чистой и прохладной. Из мебели имелись нары с соломенными матрацами, пара табуретов и обитый железом сундук. В оконный проём была вделана солидная кованая решётка. Было ясно, что хозяин заботится не столько об удобстве гостей, сколько о защите их имущества от воров.
— Кстати, о пиве, — сказал Вольфгер, закончив осмотр комнаты, — пошли в трактир. А то после иудейского угощения у меня в животе бурчит, — некуртуазно добавил он.
Трактир Унгельта размещался в полуподвале и был разгорожен на две части: побольше — для простого народа, и поменьше, за занавеской, для благородных. Карл остался в первой, а Вольфгер решил занять стол во второй.
Помещение для благородных было почти пустым, только в дальнем углу мрачно хлебала пиво какая-то компания. Вольфгер по привычке сел так, чтобы видеть вход. Ничего особенного в кабаке не было: вымощенный каменными плитами пол, деревянные столы с выскобленными столешницами, табуреты, лавки. Под потолком на цепях висело тележное колесо с множеством разномастных свечей.
Голодный Вольфгер заказал яичницу, жареную колбасу, пирог с почками и кувшин пива. С яичницей он расправился быстро, но когда принесли шипящую колбасу на деревянной доске, Вольфгер понял, что пирог он заказал, наверное, зря. «Ладно, — подумал он, — спешить ведь некуда, посижу, попью пива, может, и до пирога дело дойдёт».
Опершись о стену, Вольфгер неторопливо прихлёбывал крепкое, густое пиво. Его внимание привлекла вошедшая в зал девушка. По её платью с распущенной шнуровкой спереди, разрезами до середины бёдер на боках и слегка вихляющей походке было видно, каким ремеслом она зарабатывает на жизнь.
Девушке на вид было лет шестнадцать. Невысокая, хрупкая, черноволосая и черноглазая, с густыми, почти сросшимися бровями и матовой кожей, она, несомненно, была соплеменницей Иегуды бен Цви. Вольфгер удивился, он не знал, что иудейкам разрешено торговать своим телом.
Девушка окинула взглядом зал и, не торопясь, направилась к столу Вольфгера.
— Красавчик, можно посидеть с тобой? — спросила она по-немецки с заметным акцентом.
