Пигмалион не удостоил её ответа, даже не взглянул на неё. Он всегда вёл себя так, словно они с Эльпис были наедине. Или, как если бы мы правда были с ней одним человеком…
— Я сообщаю сейчас, — пожал он плечами.
— Нет-нет… исключено! — Эли замахала руками. — Я и так работаю на пределе. Эльпиника это же не те девочки, что открывают рот под фанеру и кривляются в коротких юбках на потеху толпы. Мы выдаём качество, высочайший уровень. Ты понимаешь, сколько я вкладываю в каждую песню, в каждый номер…
Он схватил её порхающие запястья и уложил на колени, присев рядом, чтобы говорить, находясь с ней на одном уровне. Прямо как заботливый родитель общается с капризным ребёнком.
— Никто не требует от тебя такого фанатичного перфекционизма. Будь проще, Эли, — Нике резануло это обращение. Только она одна могла так нежно называть свою девушку. — Билеты продаются хорошо, сейчас самое время хоть немного начать почивать на лаврах.
— Ты что, не понимаешь, что я так не могу?!
— В конце концов, — Пигмалион выпрямился и стал двигаться к выходу из гримёрки. — Эльпиника может позволить себе выступать в два раза чаще. Боги, да хоть параллельно в двух городах! Пользуйтесь этим. Сейчас то время, когда нужно делать упор на количество. Если ты считаешь, что устаешь, то пусть выступает вторая.
— Я не этого хочу! — выпалила Эльпис, почти срываясь на истерику. Обстановка накалялась. Ника понимала, как остановить эту бурю, но ничего не могла сделать, пока Пигмалион находился в одной комнате с ними.
Уже стоя у двери, он остановился, развернулся к ней и холодно изрёк:
— Концерт уже объявлен. Мы не будем его отменять. У тебя есть контрактные обязательства и там сказано, что решения о выступлениях принимает компания, с тобой их лишь согласуют и ставят в известность. Поэтому решайте сами, каким составом вы выйдете, но выступления обсуждению не подлежат.
С таким железным вердиктом Пигмалион покинул гримёрку. Наверняка он понимал, что разозлил своими словами Эльпис и не хотел видеть её нервный срыв. Ушёл, делая вид, что она в порядке, оставив все вытекающие проблемы на голову Нике. Это было вполне в его духе. Нику просто поражала эта показушность, простота с которой он закрывал глаза на истинные чувства своей фаворитки, при том постоянно делая вид, что ценит и заботится о ней. При том, Ника была уверена, что с точки зрения Пигмалиона это вполне нормально. Его устраивала вся та фальшь, с которой он жил, и в которую искренне верил. А может, ему было просто наплевать.
Эльпис не смогла справиться с переполнявшей её сердце лавиной, а Ника в свою очередь, не успела ничего предпринять. Разъярённой львицей она схватила вазу с цветами, которые принёс Пигмалион и швырнула её в дверь, за которой он скрылся. Покорёженные головки цветов, брызги стекла и воды взорвались как фейерверк, забрызгав всю гримёрку. Эльпис заворожённо смотрела на этот бардак, эмоция ярости, казалось, впечаталась ей в лицо, она ничего не сказала и даже не закричала. Зная её, Ника догадалась, что подругу просто очень впечатлила сцена разбивающейся о дверь вазы. Эльпис любила такое — яркое, отчаянное, громкое, невероятно красноречивое. Такие вещи она называла «настоящими». Она вообще была зациклена на идее натуральности, истинности, правды в единственном её проявлении. Может, потому что сама слишком часто и слишком много притворялась, врала, лукавила.
Ника не смела прервать очарование, напавшее на подругу. Она стояла над Эльпис, словно ожидала какого-то знака, жеста, слова, хоть чего-то, чтобы вновь получить право заговорить.
— Эли? — наконец осмелилась она прервать затянувшуюся паузу.
— Это было очень красиво, — произнесла Эльпис, с трудом выдавив слова из себя.
Красиво… но вдруг Пигмалион услышал? Что, если до его ушей донесся звук разбивающейся вдребезги вазы? Примет ли он этот звук на личный счёт? Воспримет, как предательство со стороны своей подопечной?
В отличие от Эльпис, Ника была свободна от его мнения. Она могла возражать и быть честной в первую очередь с самой собой. Эльпис приходилось гораздо сложнее, она всегда играла разные роли, не оставляя себе даже возможности для искренности.
— Поедем домой? — предложила Ника. Она видела и отчётливо понимала, что в данную минуту невозможно требовать от подруги чего-то большего. Эли слишком устала, она была истощена происходящим, в конец выбилась из сил. В худшие моменты она заливала внутреннюю боль вином. В чуть менее болезненные — предпочитала отмалчиваться в одиночестве.
— Хорошо. — Эльпис сдалась без боя. — Поехали.
Личный водитель предоставлялся от имени компании. Он довёз девушек до отеля «Резиденция», самого элитного места в Харибде. Им пользовались даже чиновники, когда приезжали в Харибду по делу. Иногда, когда Эли и Ники пытались сбежать от постоянного надзора, они садились на канатную дорогу, соединяющую левый и правый берег реки Итаки. Подобный путь вместе с ними проделывали ещё несколько сот пассажиров каждое утро и вечер. Только среди них Ника чувствовала себя на своём месте.
— Постой, я закажу чай, — сказала Ника, когда они были на стойке регистрации, но Эльпис сделала вид, что не слышит её. А может, она просто была слишком усталой, чтобы отвечать или реагировать. Как бы то ни было, девушка уверенным шагом прошла мимо стойки и, словно несомая ветром, влетела в открытые двери лифта. Прежде чем Ника успела её окликнуть, дверь закрылась и лифт уполз наверх.
Что ж. Не первый раз и не последний.
Она постаралась убедить себя в том, что ничего особенного не происходит, что это не ссора, а просто эмоциональный всплеск. Ника была уверена, что чай придаст Эльпис сил, он всегда помогал раньше.
— Можно чайник травяного в наш номер? — спросила она, обратившись к девушке на стойке. Ею оказалась совсем ещё юная метиска с удивительными глазами цвета фиалки.
— Конечно, кирие, — уважительно ответила девушка, сверкнув дежурной улыбкой. Манера её речи была чудной, как будто она немного растягивала слова.
Девушка проворно нырнула в служебное помещение и поставила греть воду. Где-то внутри пламенной нотой вспыхнула газовая конфорка.
Метиска вернулась, сохраняя скромную и чуть стеснённую улыбку. Интересная внешность. Кожа смуглая, волосы чёрные, но прямые, а не курчавые. Узкий разрез глаз и их пронзительно синий цвет выбивались из образа, заставляя её выглядеть очень необычно и оттого притягательно. Тонкая, как струнка, изящная, какая-то маленькая и очень чужая в Харибде.
— Как тебя зовут? — спросила Ника сама удивившись своей прямоте.
— Психея, кирие, — ответила она, послушно кивнув головой. При этом сама как-то подобралась, напряглась. Может, испугалась, что кирие будет жаловаться на неё начальству.
— Красивое имя. Откуда ты, Психея? — Ника поймала себя на мысли, что не может перестать разглядывать её.
Психея потупилась. Кажется, она не любила отвечать на этот вопрос.
— Пацифида, кирие.
— Ты из поселения антропосов? — Ника нахмурилась. — Ты не похожа на тамошних аборигенов.
— Мой отец был родом с юга, кирие. — Фиалковые глаза не врали. Её взгляд был таким холодным и упёртым. Только истинные северяне обладали этим несокрушимым внутренним стержнем. — Он исследовал север с длительной экспедицией и успел завести там жену. Я родилась в столице отмененных земель — Ууракулисе, как зовут его местные, или Блуждающем городе. Это самое большое племя, которое странствует вдоль всего побережья океана вслед за мигрирующими северными оленями. Их мясо и шкуры кормят мой народ уже тысячу лет. И хоть я прожила там недолго, всего пять первых лет моей жизни, я никогда не забуду синюю гладь океана, уходящего за границы мира.
— Как ты оказалась здесь, в Харибде?
— Это долгая история, кирие, — пожала плечами Психея.
— Рассказывай, — настояла Ника. Пожалуй, Эльпис нужно было недолго побыть одной.
— Отец забрал меня. Наверное, даже украл. — По её глазам, как по океану, пробежала лёгкая рябь. Видимо причиной был северный ветер, Ника сомневалась, что этой девушке были известны слёзы. — И привёз на юг, в Арту. Я очень плохо помню все обстоятельства, и он никогда мне ничего не рассказывал о моей матери. Мы разругались и год назад я ушла от него и сбежала сюда, в Харибду. Он хотел дать мне образование и цивилизацию. Хотел, чтобы я навсегда забыла своё детство, а мне каждую ночь снился океан и олени, бегущие вдоль берега. Юг я терпеть не могла. Мне всегда было жарко, у меня обгорала кожа, вездесущее солнце слепило глаза. Юг — чуждое мне место. Может, я и забыла язык предков, забыла лицо мамы, но я всегда буду помнить, кто я.
