— Не перебивай, едрит-твою мать! Налей лучше себе пива. Ага, вижу ты не прочь выпить со старым, толстым, выжившим из ума тевадом… Эй, кто там! Вот ты, ты! Поди сюда, Аристофан. Принеси, дружище, что-нибудь поесть Зезве, а то видишь, еле на ногах стоит… Зезва, садись!
Некоторое время толстяк-тевад молча сверлил Зезву глазами и крутил ус.
— Вот что, сынок, — сказал он, наконец. — Отправив на соль кудиан-ведьму, ты навлек на себя гнев самой Рокапы, архиведьмы из Грани… Молчи! Что за привычка перебивать старших?! Я, едрит твою душу, тевад и твой сюзерен! Закрой рот!
— Да молчу я!
— Нет, перебиваешь постоянно… — Мурман одним глотком выпил большую кружку пива и запустил волосатую ручищу в кучу раков. — Уф, вот этот, жирненький…
Зезва ждал, поедая овощное рагу и жареную свинину, которые ему поднес Аристофан, тщедушный слуга в красно-белой ливрее. Мурман удовлетворенно зачавкал. Зезва вздохнул и поднял глаза к потолку. Разговор со светлейшим обычно всегда сопровождался обильными возлияниями и чревоугодием. Зезва не имел ничего против хорошей трапезы, но…
Они сидели в большом зале приемов дворца тевада, что возвышался в самом центре славного города Горда, центра пограничного Верхнего тевадства. Так как Зезва явился после завтрака, но до обеда, Мурман встретил его хоть и за столом, но лишь с пивом и раками. Целая армия подобострастных слуг в красно-белых ливреях стройными рядами окружала стол, за которым сидели Мурман и Зезва. Все стены зала были увешаны портретами знаменитых и не очень предков Мурмана, причем все героические предки щеголяли такими же усами и необъятными животами, как и их славный потомок. Чистая солома устилала каменный пол, а под самым высоченным потолком, над гигантской люстрой, свечи которой зажигали специальными палками-зажигалками, сидели два голубя и о чем-то оживленно переговаривались между собой. Зезва проглотил последний кусок и сделал большой глоток пива.
— Уф, хорошо! — провозгласил, наконец, Мурман, откидываясь на спинку кресла. От раков осталась жалкая кучка. Зезва улыбнулся краешком рта.
— Вернемся к нашим дэвам, друг Зезва, — тевад забарабанил толстыми пальцами по столу. Подскочивший Аристофан вытер светлейшему жирные губы белой салфеткой. Мурман отмахнулся.
— Рокапа не забудет, сынок. Рано или поздно придет мстить за Миранду. Не боишься?
— Боюсь, светлейший.
— Ага, трусишь, значит… Молодец! Только идиоты ничего не боятся. Вот я, — выпятил грудь тевад, — много чего боюсь, но постоянно побеждаю страх! Когда овсянники прорвались у Бродов, а элигерцы их поддержали рыцарской кавалерией, я, совсем еще молодой тевадский сын, командовал махатинскими копейщиками. Ну и…
Зезва вздохнул про себя. Он слышал эту историю тысячу раз.
— … а тут рменские лучники вышли вперед, а я им ка-а-а-к скомандую: "Едрит вашу мать, огонь!!!" Туча стрел ка-а-а-а-к долбанет прямо по овсянникам, так они, едрит ихню мать и бабушку, побежали, ха-ха!
Зезва ждал, улыбаясь. Слуги во главе с Аристофаном очень натурально изображали восхищение, хотя, как подозревал Зезва, слушали эту историю не тысячу раз, как Зезва, а, пожалуй, миллион.
— Ладно, — прищурился Мурман, — давай докладывай, что там у тебя случилось в Убике. В подробностях только!
Пока Зезва рассказывал, толстый тевад выпил еще две кружки пива и сидел, отдуваясь, сам красный, как рак. Казалось, он не слушал, что говорит Зезва, но это было лишь иллюзией: старый наместник слышал все и несколько раз вставлял едкие замечания.
— Уф, сынок! — покачал Мурман головой, когда Зезва, наконец, умолк. — Удачно ты съездил, ничего не скажешь.
— Светлейший…
— А?
— Вопрос.
— Говори, едрит твою душу.
— Почему Ваадж поехал отдельно от меня?
— О-хо-хо… Аристофан, едрит твою бабушку в дупло! Где пиво?!
Прибежал Аристофан с новым кувшином пенистого напитка. Бухнул на стол, подобострастно склонился.
— Что это за пятна у тебя на ливрее? — грозно спросил Мурман. — Отвечай, бездельник!
— Ваше тевадство… — забормотал Аристофан, отступая к рядам испуганных лакеев.
— Снова пили, — покачал головой Мурман. — О, порок, о, разложение…Зезва, не, ну ты видишь, а? Что творится, клянусь бабушкиными панталонами, уф!
— Ва-а-а-ше тева-а-адство… — еще ниже склонился Аристофан.
— Подождали бы пока светлейший, едрит его дедушку, тевад закончит трапезу с гостем, а потом уж… Потом хоть все тут сожрите! Ох, Зезва, Зезва, посмотри, кем я окружен! Нет, не тот сейчас персонал, не тот… Вот раньше…
Зезва снова сдержал улыбку. Мурман еще некоторое время грозно посматривал на слуг, затем вздохнул и повернулся к Ныряльщику.
— Ваадж занимает нехилую должность при дворе Повелительницы Ламиры, да продлит Светлоокая Дейла её года! Он что-то вроде штатного чародея… Чего кривишься, завидно?
— Нет, светлейший, не завидно.
— Вот… Слухи про али зловредных дошли до двора, ну Ваадж и засветился. Хотя…
— Светлейший?
Мурман нахмурился и снова забарабанил по столу пальцами левой руки. Правая сжимала кружку с пивом.
— Ты в курсе ситуации в Душевном тевадстве?
— Душевники снова мутят? — спросил Зезва.
— Да… Это поважнее, чем Ваадж, скажу я тебе.
"Он не хочет говорить про Вааджа и его роль при дворе Ламиры", — подумал Зезва.
— Аристофан! — крикнул Мурман зычно, хотя худощавый лакей стоял не далее, чем в двух метрах от стола.
— Ваше тевадство?
— Карты тащи!
— Игральные, светлейший?
— Топографические, баран!
Аристофан убежал и вскоре вернулся, таща целый ворох свитков. Что-то ворча под нос, Мурман вырвал у него карты и разложил их на столе.
— Так, не эта, — приговаривал он, — и не эта… ага! Гляди, Зезва.
Зезва встал со своего места и подошел к Мурману, рассматривавшего затейливо оформленную карту Солнечного Королевства Мзум и сопредельных государств.
— Вот Мзум, — ткнул волосатым пальцем Мурман. — К северу от столицы: наше Верхнее тевадство и Горда, в котором мы с тобой пьем пиво. Еще дальше на север: посты Элигершдада и стоят их войска. Тут, тут и вот тут. Охраняют столицу овсянников Вереск. Вереск со всех сторон окружен селами с преимущественно солнечным населением. С последней войны прошло несколько лет, и большая часть Верхнего тевадства контролируется овсянниками и элигерцами. Они утверждают, что вовсе это не Верхнее тевадство, а независимое государство Овсана. Придурки! Спустились, понимаешь, с гор несколько веков назад, поселились на наших землях и уже объявили их своими! Что ты хмуришься?
— Война с овсянниками была ошибкой, Светлейший, — тихо сказал Зезва. — Чего мы добились? Лишь позволили Элигершдаду укрепить свои позиции. Теперь Директория раздает овсянникам грамоты граждан Элигера. Нельзя было тогда начинать войну…
