— Самое время, чтобы удрать, — подтвердил Ян и продолжил рассказ: — Ну вот, думаю я про вас, что вы бы непременно со мной попрощались. Может, и подарили бы какую-нибудь штуку. У вас так много красивых вещиц. Я даже спереть хотел, но потом решил, что лучше по-честному попрошу.
— Правильно, — сказал Неемия.
— Вы пока полежите, чтобы ноги привыкли, а то в них кровь застоялась, — сказал мальчик. — Руки-то у вас как, ожили? Садитесь да растирайте себе ноги, а то я, уж вы меня извините, ваши ноги тереть не буду.
Неемия с трудом уселся и потянулся к ногам.
— Воды принес? — спросил он.
— Нет… Я и поесть не принес, — сознался Ян. — Думал, это успеется, лишь бы до вас добраться.
— Как ты догадался? — спросил Неемия.
— Любопытство — верный признак, что не помрете, — со знанием дела заметил мальчик. — Хотя, мой отец говорит, бывают такие люди, что уже на смертном одре лежат, а все выспрашивают и высматривают: кто мимо окна прошел, кто с кем говорит, куда кто направляется, что варят на кухне… Вот какое, хотелось бы знать, ему дело до обеда, которого ему все равно не отведать! Ведь ясно же, что помрет еще до обеда — а все туда же…
— Не отвлекайся, — сказал Неемия.
— Ворчите — тоже хороший знак, — одобрил Ян. — Сперва я, значит, понял, что никуда вы не уехали. А потом до меня дошло, что вы уж наверняка что-то дурное нашему господину сделали. Сир Вран весь день злющий был, да и вырвало его, простите за слово. Я-то сразу сообразил, что это от вас его рвет, господин, вы уж на меня не сердитесь. А отец меня за уши оттаскал, стоило мне заикнуться об этом. «Не твое, — говорит, — дело, от чего господина выворачивает». А я ему: «Точно тебе говорю, это от нашего еврея его тошнит».
— Ты прав, — сказал Неемия.
— Ну, вот думаю я и думаю, куда бы вы могли подеваться. Коли вы не уехали, а господину нашему от вас дурно, стало быть, он решил вас наказать. Но коль скоро он вас на замковой стене не повесил и вашей комнате крови нет, стало быть, где-то вас заперли. А где можно запереть? Я все подвалы облазил, можете не сомневаться… Ну как, встать можете?
— Помоги, — попросил Неемия.
Он оперся о плечо Яна и с трудом поднялся на ноги. Сделал пару шагов, схватился за стену. Постоял, отдышался. И тихо засмеялся — хрипло, через стон.
— Кажется, ты меня вызволил!
— Ну, мне тоже так кажется, — скромно согласился Ян. — А вот никаких подарков мне за это не будет. Сир Вран все ваши вещи себе прибрал.
— Я найду способ тебе что-нибудь переслать, — обещал Неемия.
Мальчик язвительно засмеялся:
— Ничего похожего. Вы сюда больше ни ногой! Ясно вам? А если сир Вран прознает, что это я вас выпустил, — так он сам мне кишки наружу выпустит.
— Надеюсь, он сюда еще долго не заглянет, — сказал Неемия. — А когда заглянет… Послушай, Ян, если у вас околеет собака, брось труп сюда — крысы обглодают его. Вран не станет рассматривать кости, мараться. Увидит, что белеет что-то в темноте — и удовлетворится.
— Вы хитрый, — одобрил мальчик.
— Боюсь, недостаточно, — вздохнул Неемия.
Вместе они вылезли из погреба во двор и закрыли дверь. Мальчишка заложил засов.
Только теперь, разглядев Неемию при тусклом свете луны, Ян ужаснулся.
— Что, так плохо? — через силу улыбнулся Неемия.
— Ужас! — сказал мальчик, хватаясь за голову. — Вы уж меня простите, господин, но эдакой образины свет не видывал. Вам придется прокаженным прикидываться, чтобы до дому добраться. Иначе вас в первой же деревне забьют палками — примут за упыря. Я вам дерюгу добуду и колокольчик какой-нибудь.
— И еды какой-нибудь, — попросил Неемия.
Ян помог ему выбраться из замка и проводил до ручья.
— Ждите здесь, — приказал он.
Когда Ян прибежал обратно с дерюгой, колокольчиком, похищенном в коровнике, и припасами, увязанными в платок, Неемия крепко спал. Ян остановился над ним. В лунном свете отчетливо вырисовывался профиль: высокий лоб, прямой нос, изогнутые темные губы в бороде: казалось, Неемия в любое мгновение готов улыбнуться. Ян положил рядом с ним принесенные вещи, повернулся и со всех ног кинулся обратно в замок.
* * *
Удивительно было Врану есть, пить, распоряжаться слугами и все время тайно представлять себе, как связанный человек медленно умирает в старом винном погребе от голода и жажды. Вран старательно отгонял от себя образ еврея и в конце концов убедил себя в том, что никакого пленника в погребе нет. И Неемия послушно рассыпался прахом. Через несколько дней Врану стало легче, а потом он и вовсе выбросил из головы досадный случай.
Куда больше, чем мертвый еврей, беспокоило его проклятие корриган, которое он явственно слышал во сне. Однако сир Вран не слишком доверял снам. Накануне он видел разлагающееся тело Гвенн — ничего удивительного, если ему приснился кошмар. Из могилы в мир живых не возвращаются, а призраков Вран не боялся.
И постепенно сир Вран совершенно успокоился. Все червячки, глодавшие его, куда-то уползли или издохли.
* * *
Наступила зима, а вместе с ней, впервые за девяносто лет, в замке появились болезни. Нельзя сказать, чтобы до сих пор люди в Керморване не болели и не умирали; вечно молод и здоров оставался один только хозяин замка, сир Вран; слуги же были подвластны времени и общему человеческому жребию. Но никто из них никогда не маялся какой-либо долгой хворью. Обычно доживал человек лет до пятидесяти, не ведая бед и недугов, а потом вдруг чувствовал слабость, недомогание, ложился в постель и больше уже не вставал — дня через два его хоронили.
Поэтому так перепугался Пьер, бывший на побегушках у стряпухи, когда из носа у него потекла странная жижа, тело охватил непонятный жар, в глазах помутилось, а в груди захлюпало. Хуже всего было то, что Пьер никак не мог разогнуться: поясницу так и выламывало, а колени при каждой попытке пошевелить ногами кричали человечьим криком.
— Пришла, видать, мне пора помереть! — сказал Пьер стряпухе, когда та не смогла поднять его с постели ни повелением, ни угрозой, ни даже скалкой. — Отойди, женщина, не препятствуй моей кончине.
— Рано тебе помирать! — рассердилась стряпуха и огрела его по спине. — Не притворяйся, лентяй! В твои годы еще не помирают. Живо вставай и принимайся за дело. Натаскай угля, разведи огонь, переставь тяжелый котел, иначе наш господин не увидит вовремя своего завтрака и рассердится.
— Говорят тебе, неразумная женщина, мое время кончилось, — стонал Пьер, ворочаясь на лежанке и никак не обретая покоя. — Но почему мне так больно?
— Плохо ты прожил свою жизнь, Пьер! — сказала стряпуха, начиная ему верить. Она села на край лавки рядом с Пьером, который корчился и плакал, не таясь. — Как же тебя скрючило! И лоб у тебя горячий, будто ты наелся раскаленных углей. Хоть ты и великий грешник, Пьер, а все же принесу-ка я тебе мокрое полотенце.
