Она поднялась и вышла и вскоре вернулась с мокрым полотенцем, которым закутала пылающую голову Пьера. То же самое сделала бы она и для горшка, который требуется остудить.
Пьер лежал, обливаясь потом и стуча зубами в лихорадке. Так прошел и день, и другой, а Пьер все не умирал, хотя, по общему расчету, все сроки для него давно вышли. Никто в замке не страдал столь жестоко и долго.
Спустя неделю Пьеру стало получше. Он уже мог садиться на лавке и даже пробовал ходить. Его одолевала слабость, то и дело он ужасно кашлял, и колени по-прежнему давали о себе знать. Но он так и не умер.
Это сильно озадачило замковых слуг. Никогда еще не бывало такого, чтобы человек сперва заболел, а потом выздоровел.
Однако до конца Пьер так и не поправился. Он больше не мог бегать так резво, как прежде. Бедняга ковылял теперь по замку, охал, вздыхал и частенько останавливался перевести дух.
А еще через неделю потекло из носа у молодой девушки, в обязанности которой входило следить за бельем. Она перетряхивала покрывала и откладывала те, что следовало бы постирать, и вдруг начала чихать. Она чихнула много раз подряд и так ужасно разрыдалась, что на ее вопли сбежалось девять или десять человек, и в том числе Ян.
— Что это ты так кричишь, Берта? — спросил Ян, протолкавшись сквозь толпу слуг.
— Разве сам не видишь, Ян, — я умираю! — заплакала девушка.
— Но ведь Пьер-то не умер, а ему пришлось куда хуже! — заметил Ян.
Слуги кругом загалдели и высказались в том смысле, что все эти странные недуги проистекают от нарушения добродетели.
— Неправда! — сказал Пьер. Он тоже пришел посмотреть и был очень доволен тем, что не его одного постигла небесная кара. — Всем известно, что в замке грешили и раньше. Нет на свете человека, который провел бы свою жизнь без всякого греха, кроме, разве что, нашего доброго господина. Но такая напасть случается с нами впервые. Тут должна быть какая-то другая причина.
— А хотел бы я узнать, чем таким ты согрешила, Берта! — сказал Ян. — Может, и правда в этом все дело!
Тут Берта треснула его по уху, а Ян побежал от нее прочь, крича:
— Не так уж ты и больна, Берта, потому что сил у тебя хватает!
Берта утерла лицо фартуком и продолжила разбирать белье. Только время от времени она останавливалась, чтобы покашлять или чихнуть, а человек десять слуг сидели и смотрели, как она это делает, потому что все это было им в диковину. И так продолжалось несколько часов, пока наконец они не разошлись.
Вечером, когда Берта уже ложилась спать в своей каморке, к ней вошел Ян. Находился он как раз в том возрасте, когда требовать с него можно было как со взрослого, а отдавать ему как ребенку; возраст этот называется отрочеством и характеризуется немотой и подчинением. Но некоторые люди уже соглашались видеть в Яне полноценного мужчину, и Берта была в их числе.
— Что это ты тут делаешь, Ян? — прошептала она, садясь в кровати. — Разве не видишь, что я умираю?
— Вовсе ты не умираешь, Берта, — сказал Ян, потирая шишку на голове. — И рука у тебя по-прежнему тяжелая.
— Уходи, нечего тебе делать в моей комнате, — сказала Берта. — По виду ты еще мальчик, это верно, но я-то знаю, каков ты на самом деле! А у таких, как ты, ничего хорошего для девушки на уме нет.
— Все, что у меня на уме, весьма хорошо для тебя, Берта, — сказал Ян, — и это вовсе не то, о чем ты подумала. Если бы болезни и вправду происходили от грехов, тебя бы уже давно ели черви. Но это не так, поэтому я и принес тебе лекарство.
- Что ты мне принес? — не поняла Берта, а потом вдруг густо покраснела. — Ах ты, срамник! Ах ты, негодник! Убирайся подобру-поздорову, пока я не позвала на помощь!
— Никто тебе не поможет, кроме меня, — серьезно сказал Ян. — И не кричи, вздорное созданье. Был бы я твоим братом, вздул бы тебя хорошенько, а так поневоле приходится говорить с тобой ласково.
Он сел на табурет рядом с постелью Берты и показал ей маленькую металлическую коробочку с розой на крышке. Роза понравилась девушке, она потянулась и хотела было взять коробочку, но Ян отвел руку.
— Теперь ты по-другому со мной обращаешься? — спросил он. — Я тебе показал красивую игрушку, ты и смягчилась?
Берта даже заплакала от досады:
— Я смягчилась, потому что поверила, будто ты пришел мне помочь! Для чего ты показываешь мне красивую вещицу и не позволяешь даже прикоснуться к ней?
— Потому что это не подарок, — сказал Ян. — Эта вещица — моя.
— Твоя? Да у тебя отродясь ничего подобного не было!
— А вот теперь есть.
— Где ты взял ее?
— Так я тебе и сказал.
Ян раскрыл коробочку. Внутри оказалась густая желтоватая мазь с неприятным запахом.
— Подними рубашку, — приказал Ян.
Берта была так растеряна, что подчинилась, и Ян осторожно смазал ей поясницу. Потом опустил рубашку и велел ложиться.
— Ну что? — спросил он.
Берта помолчала, водя глазами и прислушиваясь к себе.
— Согревает, — прошептала она. — Всю меня согревает. Чудно!
— Ладно, — сказал Ян. — Пойду теперь проведаю Пьера, раз эта штука и впрямь хороша.
Берта приподнялась на локте:
— Погоди, разве ты не знал, что это такое?
— Видишь ли, — Ян замялся, — я только слыхал, что она помогает от «воспалений», но мне, как и тебе, понравилась сама коробочка. А тут вы с Пьером начали хворать воспалением, от которого страдают, но не умирают. Я и вспомнил тот разговор. Дай, думаю, попробую! Любопытно, как она действует и что такое на самом деле это «ценное лекарство». И раз уж тебе эта мазь не повредила, приложу ее и к Пьеру.
— А если бы повредила? — зашипела разгневанная Берта.
— Ты молодая и крепкая, — рассудил Ян, — и заболела совсем не так сильно, как он. Поэтому и опасность для тебя куда меньше. Чтобы женщину уморить, ее нужно законопатить в бочку и выбросить далеко в море, говорит мой отец.
Берта хотела запустить Яну в голову деревянным башмаком, но он увернулся и выскочил из комнаты. От обиды Берта опять заплакала, но скоро приятное тепло от мази разлилось по ее телу, и девушка крепко заснула.
Через несколько дней отец велел Яну пригладить волосы, умыться и надеть чистую рубаху.
— Для чего это? — нахмурился Ян. Зимой он предпочитал мыться как можно реже, да и летом, по правде сказать, это занятие не слишком жаловал.
— Наш господин хочет тебя видеть, — объяснил отец.
Ян кое-как соскреб грязь с лица, расчесал волосы пятерней и побежал в покои сира Врана.
Вран сидел в кресле, закутанный в покрывала из мягких звериных шкур. В который раз уже Ян поразился его благородной красоте — чеканным чертам, гладким волосам. Только красота эта казалась мертвенной и лучше бы выглядела у статуи, нежели у живого человека.
