Говорил это все он не мне — я-то высоты не боюсь. Парашютная вышка от данной фобии на раз лечит.
Только вот была та вышка в нашем парке стальная. А помостик, который сейчас под моей задницей все норовит ходуном сходить, — деревянный. И потому выглядит не в пример хлипче. Сдается мне, пожалел кто-то денег на реквизит — больно уж доски кривые, да и сколочено все на живую нитку.
Так что хоть высоты я и не боюсь… обычно, но в этот миг чихать было страшно — вдруг развалится. И при всем уважении к товарищу капитану, когда вот так сидишь на краю, болтая сапогами, а под подошвами — семь метров чистого воздуха, а затем булыжник… в такие моменты мысль, что разобьешься ты на целых две секунды позже, чем свалишься, оптимизма не добавляет.
Боялся я почти минуту. Потом — надоело, да и лиарион все никак толком настраиваться не желал. А я хоть и не верил, что там, внизу, кто-то чего-то сумеет расслышать, но все равно сыграть хотел как положено — то есть хорошо. И, как выяснилось уже после, правильно хотел — слышимость была отличная, маги позаботились.
Освещение, кстати, тоже.
Я на этой настройке так сосредоточился, что едва нужный момент не пропустил. Крайняя струна все никак не играла нужно, правильно… я ее уже до упора выкрутил… сообразил… нет, вначале даже не сообразил — ощутил, что вокруг изменилось что-то… а вот миг спустя уже и сообразил — да это ж толпа внизу затихла.
Я поднял голову и увидел, как Дара шла навстречу мне. По канату.
Дойдя примерно до середины, она остановилась, сбросила плащ — и внизу дружно охнули, когда он, кружась, словно осенний лист, спланировал на землю.
На Даре же остались высокие, почти до колен, сапожки серой кожи — их я помнил, еще по первому дню — и… обшитое алыми и розовыми ленточками нечто. Нечто — потому как оно и на купальник-то толком не тянуло. Разве что этот купальник какой-нибудь интендант проектировал, причем с одной-единственной мыслью — с каждого экземпляра как можно больше ткани сэкономить.
Еще у нее в прическе что-то посверкивало холодно, сине…
…и узкими зеркальными полосками блестели два меча в опущенных руках.
Она стояла и смотрела вниз. Было очень-очень тихо… по крайней мере, я отчетливо слышал собственное хриплое дыхание и тревожный перестук в груди, слева. А больше никаких звуков и не осталось.
Потом она подняла голову… и улыбнулась… мне улыбнулась.
Только тогда я вспомнил, что надо,., что я должен играть. Правда, я не знал, что.,. и как… но кончики пальцев, словно сами по себе, коснулись натянутых струн… и первая нота, словно первая капля дождя, соскользнула вниз и разбила… нет, не себя — она разбила тишину о булыжник площади!
Раз, два, зажать — и аккорд!
Сейчас моим рукам помощь головы явно не требовалась — что им надо делать, как играть, они знали намного лучше. И это было ба-альшим везением, потому как помощи этой они б не дождались.
Я смотрел на Дару. Смотрел, как дрогнули, расходясь в стороны, сверкающие полоски стали… словно лезвия ножниц… вновь замерли на миг. Резко взлетели вверх — и, послушные голосу струн, закружились, начали выплетать вокруг ало-розовой фигурки серебряное кружево.
Это было как во сне — во сне, которому после, наяву, будешь завидовать еще очень долго.
Забавно — но я совершенно не помню, что же тогда играл. Позже переиграл Даре все, что только смог припомнить. Даже кое-как изобразил вещи, никогда для гитары не предназначавшиеся, — а она сказала, что ничего даже близко похожего.
Впрочем, когда я попросил ее повторить этот танец, она тоже не смогла его вспомнить.
Это длилось целую вечность. А сколько было в той вечности — тысяча лет, пять минут или все десять… вряд ли кто сумеет ответить.
Музыка взлетала все выше и выше… и, наконец, забравшись то ли на седьмое, то ли на девятое небо, начала рвать незримые паутинки, привязавшие ее к струнам лиариона. Одна, вторая… последняя.
С этим последним звуком Дара вновь замерла, в той же самой позе, что и вначале. И опять стало тихо.
Здесь, в этом мире, нет обычая аплодировать. Просто… когда я тоже глянул вниз, то ни одного лица не увидел. Только спины.
Здесь принято кланяться.
По-настоящему я пришел в себя уже в фургоне. Устроил Дару поудобнее на сене, стянул с нее левый сапог и только взялся за правый, как полог откинулся.
— Не помешаю?
Это был давешний старикан, тот, что подходил к нам вначале, вместе с девицей. И в руке у него была здоровенная глиняная кружка, от которой пахло так… я сглотнул и едва слюной не подавился.
— Не помешаете, — говорю. — Только на будущее… вы б, дедушка, хоть о борт постучали. А то ведь неприятность могла получиться.
Да еще какая. Я и сам не понял, как вышло, — но когда я на его голос развернулся, пистолет уже в руке был. Причем, что характерно, с патроном в стволе и на боевом взводе.
— Учту непременно, — весело улыбается старик. — А пока вот, предложи-ка сестренке своей отвару целебного. Сам-то, небось, не озаботился… вы, молодые-горячие, все торопитесь, спешите… ты ведь и не знал про отварчик-то, а? Как тебя там?
— Сергей. А она…
— Лана. — Принцесса было привстать попыталась, но мы со стариком одновременно, не сговариваясь, обратно в сено ее толкнули.
— Сергей и Лана, значит, — щурится старик. — Что ж… хорошие имена. Ну а меня Кианом кличут. Иногда, — ухмыляется он, — я даже и отзываюсь. Если расслышу, хе-хе-хе. Старый, уши плесенью заросли… так что, — разворачивается он ко мне, — того, что ты, Сергей, играл, до меня едва половина долетала. Но, скажу тебе, и половины той было много больше, чем от иных — целого.
— Мастер…
— А девонька, лежи, лежи… хоть сейчас-то не торопыжничай. Отварчик мой пей… он хороший, отварчик-то… да, вот молодчинка-то… до дна. Ну что за девулька — чистое золотце.
— Мастер Киан…
— Ты полежи, полежи, — пробормотал старик, небрежно так повел своей сухонькой ладонью перед лицом принцессы — и ловко так подхватил чашку, прежде чем она о пол фургона брякнулась.
— Для нее сейчас это лучше всего будет, — говорит он мне уже совсем иным, серьезно-спокойным и словно бы лет на тридцать помолодевшим голосом. — Ты уж мне поверь.
Я и поверил. А заодно поверил, что старик этот — са-авсем не простой старик. Мастер Киан… судя по тому, как Дара эти слова произнести пыталась, товарищ Киан у нас не просто мастер или даже Мастер, а большой такой МАСТЕР… а то и повыше бери.
— Если уж совсем по правилам, — задумчиво говорит Мастер Киан, — ее бы сейчас полотенцами растереть. Горячими, прямо из кипятка. Только незадача приключилась — как раз перед началом ее выступления котел опрокинули. А новый пока еще закипит… вот я и решил хоть отварчиком целебным нашу победительницу уважить.
