— Видно, — говорю, — за недоумка Илью держите. Как вороны ученые заладили: нет Силы, нет Силы! А то, что я, может быть, к жизни возвращаюсь, — об этом что, не подумали? Что спадает с меня тоска-кручинушка? Что вернусь с третьей дорожки — и снова прежним стану? Что правду говорили и лесной хозяин, и девки речные — Алатырь меня к жизни вернет? Завидно вам, что ли, что я Сильных победил? К подвигам ревнуете небось? Так их у вас еще до ваших остатных лет будет столько, что перезабудут люди половину. А мне что ни подвиг — все в богатырскую котомочку, Жадные вы, выходит! Привыкли, что Илья, рот разинувши, на вашу Силу смотрит!
— Не сердись, Илья, — говорит Добрыня, — да только не шути больше с Алатырем. Не ревнуем мы тебя к подвигам. Чуть не умерли тут у Алатыря от слова великого данного — с места не сходить, все уже прокляли. Ты, может, совсем рядом погибаешь, а мы — вот уж действительно дураки — слово дали не помогать тебе.
— На третий подвиг вместе поедем. — Алеша вступает. — Твой будет подвиг, мы за кустиками стоять будем, только в случае крайней надобности вмешаемся.
— Да что за кустиками, — говорит Добрыня, — на расстоянии свиста, а свист у тебя, Илья, богатырский, и будем мы очень далеко.
Повеселело у меня на сердце.
— Пустое, — говорю. — За печаль вашу — спасибо, а только если не расчищу я и третью дорожку сам — не видать мне жизни, от тоски погибну, и никакие травы ваши меня не вылечат. Я не из гордости своей от помощи вашей отказываюсь, а потому, что выжить хочу. Не расчищу все дорожки — смерть скорая и не веселая от тоски придет. Так что поехал я снова. Вот переночуем у Алатыря, и с солнышком в путь.
Отошли мы в сторону — не любят камни огня, тем более такие чудные камни, как Алатырь, и развели костер. Темно уж было.
— Не нравится остров мне этот, — говорит Добрыня. — Думают люди, что не живет здесь никто, а вот уже двоих Сильных Илья встретил, и обоим лучше бы по земле не ходить.
— Теперь не пойдут уже, — хохочу.
— Не смейся, не смейся, Илья, — вступает Алеша. — Неладно что-то с островом этим. Алатырь Русскую землю здесь запечатывает, да только Сила его, видно, и темные уголочки будит. Велика его Сила, и на все ее хватает — и на доброе, и на злое.
— Ну, у тех-то своя Сила была.
— Была-то была, — качает головой Алеша, — а только связана она с Алатырем, недаром он дорожки к ним указывает.
— Проверяет Алатырь людей мимоходом, — говорю. — Сам Русскую землю с севера держит, а людишек все же щупает. Кто на богатство польстится, кто на ведьму.
— А кто, кроме тебя, польстится на то, чтобы убиту быть? — мрачно спрашивает Добрыня.
— Того не знаю, а, видно, есть и такие.
— Для богатырей дорожка эта придумана, — качает головой Добрыня.
— Да не печалься ты, — говорю. — Там, где Сила нужна была, и там справился, а уж на бранной дорожке-то не справиться? Ведь создан я для этого. С колдунами да с ведьмами ввек не связывался, а помог мне, видно, Алатырь. А уж с мечом да с ножичком знаком я, расчищу и эту дорожку.
Молчат богатыри.
— Вернешься, — говорит Алеша, — надо по острову этому втроем погулять. Вместе его почистим.
— Вот это, — говорю, — дело, а там и в Русскую землю. Уж зима скоро.
— Странно, странно, — говорит Добрыня. — Не любят обычно Сильные один с другим рядом жить. А на острове этом небольшом — словно засады стоят.
Я свое гну:
— Засады эти Алатырь поставил на черных или пустых людей. А нам здесь бояться нечего. Сами говорили — старыми богатырями Алатырь-камешек поставлен.
Поморщился Добрыня:
— Богатырями-то богатырями, да старыми богатырями, о которых и не знаем мы ничего. Тогда и земля Русская еще князей не имела, и богатыри другие были. Великой Силы касались, но такая Сила человеку не подъемна. Творили многое ею, а она потом сама уже другое творила.
— Святогор ею баловался, — откликается Алеша, да и Святогора она скрутила, сам ты видел, Илья.
— Тебя ждал Святогор, — говорю, — ждал, что ты его раскуешь. Значит, подвластна тебе Сила эта.
Не соглашается со мной Алеша:
— Не подвластна такая Сила и мне. Спасти Святогора, может, и спас бы, а может, и сам бы там лег.
— Алатырь-камень этой Силой поставлен, — говорит Добрыня. — Не знаешь никогда, что с тобой сделает. Заповедано же к нему ездить.
Надоел мне спор этот. Говорю:
— В случае тоски смертной богатырю можно. Не приведет меня Алатырь-камень к дурному; я за ним дорожки расчищаю, а он в благодарность жизнь мою чистит. Завтра на подвиг мне, так что спать, наверно, пора.
Я лег, а они еще у костра сидели, переговаривались да головами качали. Недолго я смотрел на них, улыбнулся, да и уснул сразу.
Продрогли за ночь Илюшины косточки. Иней на землю лег, травы примял, седой, как волос мой. Но не вышло солнышко, не подняло травки, не прогнало иней докучный. Серо небушко, и свет еле брезжит. Стоит лес черный кругом, просыпаются богатыри, и нерадостно Алеше с Добрыней, а Илье радостно.
— Последний день, — говорю, — кручинюсь. Чует мое сердце — до темноты уж свободен буду. Так что поехал я.
Сажусь на коня. А Алеша мне кричит:
— На расстояние свиста хоть подойдем!
— И удачу мою спугнете, — отвечаю.
Добрыня:
— Давай хоть до полпути с тобой доедем!
— Что ты говоришь, Добрыня, — отвечаю. — Где полпути эти? Может, подвиг мой уж за поворотом начинается, может, не свист, а звон мечей услышите на этой поляне самой? Не тоскуйте, а если скучно — с Алатырем еще поговорите.
Повернул коня и поехал.
Но не выдержал — обернулся.
Стоят товарищи мои — плечом к плечу, на меня смотрят.
Навернулись слезы мне на глаза: повезло мне, старому! Махнул им рукой — и за поворот.
Весело мне было ехать.
Хорошо, привольно жил Илья, а под конец еще товарищи с ним скитаться стали. Да какие товарищи! Тоскует по всему Добрыня, до тайн Силы своей докопаться хочет. Смеется Алеша, беспечен бывает. А как до дружбы со старым пнем, со мной то есть, — так все забыто, только свистни, Илья!
Не бывало такого товарищества у старых богатырей, и у тех, кто за нами придет, не будет. Долго еще люди будут про нас песни петь.
Счастливый ты, Илья!
Даже мелькнула у меня мысль: так хорошо мне сейчас, что вернусь к товарищам, и прочешем мы остров этот действительно странный, как лошадиную гриву, и не останется на нем зла. Но тут же остановил себя: не докончишь подвиг, тоска вернется, а тоска у меня такая была, что и товарищи не помогали. Нет, буду делать, как Алатырь сказал. Колдуна да ведьму победил — что же, вражий меч не переломлю? Только вот если сотня на меня налетит — тогда не отобьюсь. Но откуда здесь, на островке этом, сотне воинов взяться? А так — пусть трое, пусть семеро, десятеро пусть даже — отобьется Илья, потому что весело ему и не стар он совсем. Коня вот только, Бурейки, нет со мною, новый-то не богатырский, я к нему не привык, и он меня не понимает.
