— Как я выгляжу? — лукаво спрашивает Аэлла и встряхивает унизанной браслетами рукой. Раздается короткий, мелодичный перезвон. На ней, конечно, не священный храмовый наряд, но нечто, на него похожее. В таком костюме танцовщицам позволяется выступать вне храмов. Широкое покрывало-дупатта накрывает волосы, длинная юбка изящными складками ниспадает до земли, на груди — коротенькая кофточка-чоли, оставляющая открытым загорелый живот и руки. Наряд, пришедший из Аркота, только не Южного, родины талхи, а Северного.
— Как всегда, — бурчит Сати. Она страшно недовольна, что Аэлла отправляется выступать одна, но старшая подруга непреклонна: «Ты даже слов не знаешь!». И, поскольку возразить нечего, пуладжийке пришлось уступить.
Аэлла облизывает накрашенные губы. Уж скоро двадцать лет минет со дня, когда, одетая в пестрое от заплаток, но яркое платьице, она впервые вышла танцевать перед «почтеннейшей публикой». Но по-прежнему легкий, сладкий, радостный трепет охватывает женщину всякий раз, когда предстоит выход. Уже давным-давно он не мешает, не делает руки-ноги ватными, но сколько бы лет ни было — двенадцать ли, тридцать два ли — каждый раз сердце сладостно замирает, как перед свиданием.
Танцовщица вслушивается в мелодию и, уловив нужный момент, грациозными, стремительными, но в то же время плавными и естественными движениями выплывает на сцену. Зал взрывается приветственными криками.
Аэлла делает несколько стремительных поворотов и начинает танцевать выверенными, точными, единственно-верными движениями, не забывая ни одной мелочи. Ее умение совмещать движения всех частей тела и ничего не забывать, вызывает у Тетрика жгучую (правда, «белую») зависть. Руки, ноги, бедра, грудь, живот, шея, лицо — все действует согласованно, раскрывая перед зрителями стремительный, но четкий рисунок танца. На ее месте Тетрик наверняка бы что-нибудь забыл или сделал несвоевременно, за ним бы не следили, затаив дыхание…
На миг замерев в исполненной грации позе, набрав в легкие воздуха, Аэ запела, ее сильный, красивый голос разносится под сводами зала. Он отражается от сводов и колонн, доносится до каждого уголка здания, до каждого зрителя:
В мире Любовь — есть наивеличайшая тайна…
В толпе глаза увидала твои совершенно случайно.
В них навсегда — свое счастье увидела я в этой жизни,
Грусть и радость свою, и любовь — вечный праздник отныне.
Ответить, наверно, тебе не смогу никогда я,
Зачем река к морю стремится, покоя не зная?
Зачем все удачи твои и невзгоды вдруг стали моими,
Когда увидала глаза твои я, и услышала имя?
Я просто поверю тебе. Навсегда. И пойду за тобою,
Куда бы ни шел ты и где б не скитался порою.
Любовь лишь одна никогда не умрет, скажут люди,
В том сердце, которое верит, надеется, любит…
А если однажды придет к нам беда и несчастье,
И негде нам будет под солнцем с тобой повстречаться —
Ты знай лишь одно: я вернусь к тебе снова и снова
В журчанье ручья, танце пламени, свете солнца.
Путь, что начертан судьбой, да сумеем пройти мы.
Но не страшна мне любая беда — ведь мы неразделимы.
Танец завершается, Аэлла, соблазнительно покачивая крутыми бедрами, «уплываает» со сцены. Вослед ей раздается гром рукоплесканий.
— Умница! — встречает ее Тетрик. — Мне бы так!
— Научишься, — улыбается танцовщица. И, приобняв загорелой, сильной рукой, притягивает к себе и целует теплыми полными губами, липкими от помады, в щеку, оставив блестящий алый след. — Если мы расхлебаем то, что творится на Севере и вернемся в Эрхавен. — Как думаешь, получится попасть к Императору? — спрашивает она.
— Наверное, — отвечает застигнутый врасплох Тетрик, забыв вытереть щеку.
— Сможешь, — ободряюще улыбается Неккара. — Я знаю.
Целительница оказалась права. Прошло совсем немного времени, и Аэллу вызвал к себе церемониймейстер. Вслед за посыльным женщина входит в одну из дверей зала, за которой небольшая уютная комнатка, и не показывается так долго, что Тетрик начинает подозревать неладное. Наконец, она появляется, и по сияющему лицу он понимает: вот шанс покончить с чиновничьей волокитой.
— Похвалил. Сказал, чтобы я сейчас же ехала во дворец, — лаконично объясняет она. — Вечером станцую, ночью увижу Императора, а утром вернусь.
— Аэ, письмо не забудь!
— Оно у меня под одеждой.
— Молодец. Все, иди, будем за тебя молиться богине.
— Подойди ближе, девочка! — негромко, но властно произносит один из присутствовующих в Малом Тронном зале. Аэлла хочет возмутиться, но понимает, что по сравнению с позвавшим она и вправду девочка. Звеня украшениями, танцовщица приближается. Он очень стар — Аэлла годится ему во внучки, но в манере держаться, осанке, строгом и твердом взгляде выцветших глаз еще чувствуется военная выправка. Лет сорок назад он наверняка был не последним воином Империи.
Сообразив, что пялиться в упор, как баран на новые ворота, на незнакомого мужчину неприлично, Аэлла опускает глаза на алые сапоги старика.
— Император Ствангара Симплициан — я, — без обиняков произносит старик. — Вы танцевали неподражаемо и заслуживаете награды. — Он протягивает Аэлле внушительного вида грамоту: — По этой бумаге вы получите в имперском казначействе пятьсот золотых, что равноценно полугодовому жалованию главного церемониймейстера. Если вы захотите остаться при дворе, учить придворных танцовщиц, можете подать прошение на имя главного церемониймейстера. В любом случае, отрадно, что в Империи есть мастера, способные так делать дело.
Аэлла кланяется. Не раболепно, но почтительно: Император определенно заслуживает уважения.
— Ваше величество, — произносит она, выпрямившись. — Благодарю за милость и высокую оценку. Но меня побудила прийти не корысть. Что касается должности, увы, я не могу принять предложение, так как служу благой богине Исмине.
Император ничем — ни голосом, ни лицом — не выдает изумления.
— Вы храмовая танцовщица?
— Да, из Великого Храма Исмины.
— Что привело вас сюда?
— Необходимость передать вашему величеству это письмо, — произносит она и достает шкатулку. — Оно адресовано не повелителю Ствангара, а человеку, и написано вашим старым другом. Осторожнее, Элрик позаботился, чтобы письмо не досталось кому не нужно! Дайте, я открою сама.
Распечатав шкатулку, она протягивает повелителю Ствангара письмо. Сперва Император хочет отдать письмо жрецу Аргишти, чтобы тот проверил на предмет яда, заразы и прочих сюрпризов, но стоит взглянуть на почерк, как беспокойство исчезает. Размашистым и, как в молодости, изящным почерком Элрик писал:
