— Но я согласен даже на то, чтобы каждый день выдерживать приличную дистанцию, Несмотря на вполне понятные физические терзания, которые при этом буду испытывать. У меня никогда не было друга, такого, как ты. И это мне еще дороже, чем… ну, ты понимаешь.
— Не очень, — честно призналась Гвендолен. — Но я постараюсь развить вс себе понятливость.
— И ты останешься? — Дрей обернулся через плечо, и вспыхнувшая на его лице радостная надежда перекрыла обычную философскую грусть, сделав егонеузнаваемым и почти мальчишеским. — И не уедешь с этими обвешанными железом чудаками, которые приходят в восторг от какого-то безумного набора слов? До сих пор не могу понять, как я ухзитрился не перепутать эту тарабарщину, которую ты настойчиво вешала мне на уши, почему-то называя стихами.
— Это, между прочим, на самом деле стихи, — Гвендолен немного надулась. — И с точки зрения вандерцев, довольно неплохие.
— Твои стихи действительно прекрасны, Гвендолен Антарей, — неожиданно произнес ясный холодный голос за ее спиной. — Хотя мне это удалось понять только сегодня.
Логан стоял на верхней террасе, в арке, образованной переплетенными деревьями, и на фоне быстро темнеющего неба его фигура казалась совсем черной. Впрочем, даже если бы точеное лицо Созидателя Ордена было бы озарено солнечными лучами, на нем все равно нельзя было прочитать ни одного сокровенного чувства — только равнодушную вежливость и легкое снисхождение.
— Да, в этом беда всякого искусства, — кивнул Дрей, нимало не смущаясь. — Люди начинают верить в его великую силу, только когда удается с его помощью настучать кому-нибудь по голове. В какое меркантильное время мы живем! Где же любовь к прекрасному ради прекрасного?
Логан смерил его взглядом, но ничего не ответил и не двинулся с места. В наступившей тишине Гвендолен обхватила себя руками за плечи, словно ей неожиданно сделалось холодно.
— Похоже, Дрей, у меня свидание, — сказала она хмуро. — Втроем это редко удачно складывается.
— Я великодушен, — шут Эвнория наклоиил голову к плечу, подмигнув Гвендолен. — Потому что уверен в своем превосходстве над любыми соперниками. Зови на помощь, Линн, если вдруг что.
Гвендолен некоторое время провожала глазами удаляющуюся фигуру, подпрыгивающую на ступеньках и взмахивающую плащом ослепительного лимонного цвета, бьющего по глазам даже в густеющих сумерках. Ей самой до конца не было понятно, зачем она это делает — скорее всего, чтобы не поднимать глаза на остановившегося перед ней Логана.
"Ты не хочешь его видеть. Больше всего на свете ты хотела бы вскочить и убежать, только это будет выглядеть слишком глупо. Ты сражалась с ним бок о бок, страдала от холода и жажды, летела с ним вместе сквозь дождь, ликовала и огорчалась. А теперь, когда он подходит ближе, тебе хочется тихо завыть, потому что боль в спине становится совсем нестерпимой. И это всего лишь потому, что ты чересчур живо вспонимаешь все в его присутствии. Что же было бы, если бы ты увидела… увидела… нет, его имя я не произнесу. Я его забыла. Я не могу его вспомнить".
— Ты знаешь, о чем я часто думаю, Гвендолен? — Логан тоже не смотрел на нее, отвернувшись к перевернутой бледно-золотой луне, которая начинала угадываться на темнеющем небе, меняя его цвет на густо-зеленый. Краски небес островного Ташира — предмет вдохновения любого художника, но в глазах Созидателя Ордена не было восхищения красотой вечера, или, на худой конец, сдержанного торжества победы. — Когда ты ушла… должно быть, сила Чаши тогда изменилась… разделилась по-другому… и мы все невольно стали думать и действовать не так, как прежде. От нас что-то ушло… помнишь, как ты говорила, — сопереживание миру? С тех пор, наверно, все и началось.
— Что-то незаметно, чтобы тебе от этого стало хуже, Созидатель Ордена, — Гвендолен стянула плащ на груди, понадеявшись, что он скрывает дрожь, пробегающую по плечам. — Разве не сбылось твое самое сокровенное желание? Разве ты не вернулся на Эмайну? Ты сам говорил, что только в своем городе ты можешь быть счастлив.
— Разумеется, я счастлив.
Логан произнес это таким тоном, что далеко не каждый пожелал бы на собственном примере проверить, в чем заключается подобное счастье.
— Мы достроили главный Орденский дом и библиотеку. У Ордена сейчас три десятка своих кораблей. И еще не менее пятидесяти вандерских и эбрийских постоянно заходят в порт Эмайны. А если удастся тот замысел, который мы хотели сделать с Эвнорием… Ты ведь знаешь, что мы собирались предпринять?
Гвендолен покачала головой.
— Мы создадим первое командорство Ордена в Ташире. Тот миллион золотом, на который нацеливался Ноккур… мы используем его для других командорств. Мы будем давать его взаймы — но только будущим командорам Ордена. Мы свяжем все командорства торговой сетью — золото будет способствовать успешной торговле и приносить новое золото. Никто не сможет помешать воинам Ордена вести дела и не осмелится отнять у них что-либо — потому что они искусно владеют не только мечом, но и магией. Командоры Ордена будут самыми влиятельными людьми в каждой стране, и вскоре местные правители будут во многом зависеть от них, их советов и их денег. И тогда мы сможем направлять развитие этого мира. Так, как Орден считает нужным.
— Очень впечатляет, — равнодушно сказала Гвендолен.
Логан присел рядом с ней — на то место, где недавно сидел Дрей. Там еще оставалсь примятая трава, так сильно тот крутился, стараясь усидеть спокойно. Созидатель Ордена, в отличие от предыдущего собеседника Гендолен, скорее напоминал статую, настолько редко он шевелился. Возникало ощущение, что он вдыхает и выдыхает воздух скорее по привычке и по нежеланию сильно отличаться от других людей, нежели по насущной необходимости.
— Сейчас мне подчиняются тысячи воинов. Через несколько лет их будет сотни тысяч. Я решил, что так будет, и я этого добьюсь любой ценой. Но так же сильно я убежден еще в одной вещи: если бы можно было вернуть все назад, в то время, когда мы были заняты поисками, я бы все, что угодно, отдал за то, чтобы они никогда не заканчивались.
— Все в мире когда-то заканчивается, — пробормотала Гвендолен, по-прежнему уткнувшись взглядом в собственные колени.
— Я не сомневаюсь, что ты знаешь об этом лучше прочих, — Логан начал чуть заметно раздражаться, если чувства, подобные недовольству или раздражению вообще могли появиться на его лице. — Значит, ты прекрасно понимаешь, что стремиться к цели своей жизни, всюду искать ее, бороться за нее из последних сил — это и есть настоящее счастье. А не в том, чтобы ее найти.
