- Много теперь вот так вашего брата мужиков проходит. Почитай, что каждый день кто-нибудь бывает. Все просят кушать, а кормить-то нечем. Да как их не накормить? Свои ведь люди-то. Где-нибудь вот так и наш родимый мается. Может быть и нашего вот так добрые люди накормят. Говорят, что скоро будет замирение. Будто Гитлер просил у Сталина мира, да тот не захотел.
- А ты как думала? - вступила в разговор молодая. - Страна то наша, вон какая! Думаешь, так ее и возьмешь сразу?
- Подавятся! - добавила третья. - Все равно у них ничего не выйдет. У нас в деревне говорят, что если бы не было измены, немцу никогда бы здесь не бывать.
- Может и так, - ответила старая. - У нас в деревне тоже есть, которые за немцев. Полицай, староста служат немцам. А может быть они просто так. Для вида, чтобы другим казалось, что они за немцев. А на самом деле они наши, русские. Мужики, которые убежали из плена, говорят, что они хоть бы сейчас пошли против немца.
- Кто же им не дает? - спросил я.
- А кто их знает, говорят, что не знают, что им делать. Чего-то ждут, мнутся чего-то.
- Ничего они не ждут, - пробасила старуха. Все у нас теперь такие стали. Ждут, ждут чего-то, а чего, и сами не знают. Я гляжу так, что всему виной наши порядки. Ведь так приучили народ, что и пальцем никто не пошевелит, если ему не указать, да не приказать! Нет, не те времена пошли теперь. Раньше-то, каждый сам себе хозяином был. Каждый знал, что ему надобно делать. Теперь поразевают свои рты, да ждут, пока им власть какая по закону распорядится. А что она власть? Власть тоже всякая бывает, только народ теперь не тот пошел, - закруглила старуха.
- Смотри, как развоевалась, - усмехнулась молодая.
- Это хорошо, - сказал я. Уж если женщины пошли такие воинственные, то дела наши пойдут.
- Да ну ее, - сказала молодая. - А ты, мать, чего здесь всех ругаешь? Взяла бы, да и показала, что нужно делать, если ты самая умная. А то получается, что ты учить то учишь, а что делать, того и сама не ведаешь.
- Вот и я говорю. Дожили мы, срам один. Где это было видано, чтобы молодые воевать старух посылали, тьфу, смеетесь все над старой, черти вы эдакие. Доживите до моих лет, потом посмеетесь.
- Никто не смеется над тобой, только хвалят. В старину, при Наполеоне, тоже была одна такая храбрая. Говорят, она французов тысячами в плен брала. Вот баба была!
- А ты что надо мной смеешься? Думаешь, мне долго уйти от вас? Чем за вами, нахалками, здесь ухаживать, уж лучше уйти к партизанам. Там им хоть пользу какую буду делать. Вам всем на посрамление уйду!
- Кому это на посрамление?
- Вам. Всем вам, молодым.
- Вот уж, напугала! Можно подумать, что из тебя и впрямь партизан выйдет? Вот удивила!
- Мне нечего пугать. Я старая, мне простительно! А вот вам, молодым лоботрясам, будет стыдно. Ладно, мы все бабы, а чего здесь возле нас молодым парням отираться. Шли бы воевать! Дело это мужское.
Старуха так разошлась, что как ни пыталась успокоить ее молодая, та не унималась. Мне было неудобно слушать ее ругань, тем более ее слова я стал принимать на свой счет, стал собираться уходить.
- Вы не обращайте на нее внимания, она сейчас отойдет, - сказала молодая, это она сгоряча, она вообще-то добрая.
Старуха действительно быстро отошла. Потом она сама стала просить, чтобы я не уходил:
- Куда же ты пойдешь, на ночь глядя? Оставайся здесь, места хватит. Переночуешь, а утром пойдешь.
Пока я слушал смиренные слова воинственной бабки, откуда-то издалека послышались раскаты грома. Все замерли, прислушались.
- Опять бомбят, - сказала молодая и быстро выбежала на улицу. Остальные последовали за ней. Там, на фоне вечернего неба, над Курском летали самолеты. Между ними с разных сторон появлялись белые облачка разрывов от снарядов. Снизу, от земли вверх, к небу поднимались черные густые облака дыма. Со стороны Курска доносились тяжелые раскаты мощных взрывов. Вздрагивала земля. По улице села бегали мальчишки и во все горло кричали:
- Наша бомбят, наши бомбят!
После каждого сильного взрыва они деловито обсуждали, куда попало.
Вот да! - восклицали они. - Вот дают наши!
Самолеты сделали несколько заходов, сбросив бомбы, улетели. Вслед за ними, вытянувшись в цепочку, летели запоздавшие немецкие истребители. Над Курском шел дым. Когда отгрохотали взрывы, и смотреть больше было не на что, люди стали медленно расходиться. Ушли и мы. После такого впечатляющего зрелища, хозяева дома только и вели разговор о прошедшей бомбежке. Сравнивали ее с предыдущей. В этот вечер я многое узнал из событий последних дней в Курске. Только разобраться, что здесь было правдой, а что вымыслом, было трудно. Так, самая младшая, незамужняя, рассказала историю о двух комсомолках, которых повесили за то, что они будто бы по радио наводили советские самолеты на цель. Во время бомбежки немецкий офицер хотел спрятаться в каком-то подвале. Входит в него, а там сидят две девушки в наушниках и по радио ведут передачу. Они наводили советские самолеты на немецкий штаб. Девушки из-за шума бомбежки не слышали, как вошел немец. Потом их, этих девушек, повесили. Сейчас в Курске делают обыски, чего-то ищут. Однако все равно кто-то передает по радио. Рассказывали, как однажды во время бомбежки из лагеря для военнопленных сбежало несколько человек. Их поймали и тоже повесили. И вообще в этих краях всех беглых пленных расстреливают или вешают.
Все их рассказы были не утешительны и не в мою пользу. Вряд ли из всего рассказанного хоть половина была здесь правдой, но в это трудное время из всего услышанного следовало делать свои правильные выводы. Ибо, как говорят, дыма без огня не бывает. Мне удалось выяснить, что мост через Сейм при входе в город охраняетсяи если сбежавшего пленного поймают, то смерть ему обеспечена. Другой дороги, чтобы обойти город, хозяева дома не знали. Обстоятельства усложнялись. Возвращаться назад и искать другую дорогу, не было настроения. Да и где ее искать, эту обходную дорогу? Вечером спать лег с твердым намерением идти через Курск.
Когда утром проснулся, хозяйка уже возилась у печи. Позавтракали вареной картошкой в мундире без соли, на дорогу хозяйка дала кусок ржаного хлеба и свое благословение. Не задерживаясь, вышел из деревни. Хотя я уже привык ко всяким неожиданностям в дороге, проходить через такой большой город приходилось впервые. Ожидая трудности впереди, постарался максимально мобилизовать себя для столь трудного дела. Стал более подтянутым и осторожным. Курск виднелся невдалеке. Чтобы как-то не ошибиться в чем-то, шел медленно, делая вид человека, которому спешить не обязательно и некуда. В то же время все мои нервы были напряжены до крайности, и я сам очень внимательно отмечал все происходящее вокруг и изучал все возможные щелочки, через которые можно было бы проникнуть в город. Дорога шла вдоль реки. Правее ее у самого берега теснился город. Сейм здесь был не широк и, по-видимому, не глубок. В другой обстановке его можно было бы переплыть за считанные минуты. Берег здесь никто не охранял, а в Курске я легко бы затерялся среди домов и людей. Однако такая возможность отсутствовала. Рядом со мной по дороге все время двигались немецкие машины, повозки. На виду у всех в одежде переплывать реку было рискованно. Заподозрят, поймают. Так, медленно приближаясь к городу, разглядывая и изучая подходы к нему, вскоре очутился у самого моста через Сейм.
