И крестьяне, поворчав, покорились его выбору. Они продолжали сопровождать Ива, но толковали уже о другом, и не с ним, а между собой.
На околице сира Ива обступили женщины, младенцы орали у них на руках, детишки постарше цеплялись за юбки.
— Благословите наших детей, дорогой сир! — кричали женщины. — Коснитесь их, дорогой сир, избавьте от хворей!
Ив осторожно, но настойчиво прокладывал себе дорогу. Отовсюду к нему тянулись ревущие, краснолицые младенцы; он видел их широко раскрытые рты с воспаленными деснами, щечки, покрытые язвочками и струпьями, редкие волоски, распухшие веки.
— Исцелите их! — рыдала и вопила вокруг Ива вся вселенная. — Спасите их!
Не говоря ни слова, Ив выбрался из толпы и увидел в стороне от дороги стоящую на коленях молодую женщину с ребенком на руках. Она ни о чем не просила, ее губы были плотно сжаты, и только глаза смотрели на Ива неотрывно. Он подъехал к ней и остановился.
Молча, страстно она протянула к нему младенца, и Ив взял его на руки. Ребенок был покрыт сыпью. Он спал. Мать следила за Ивом звериным взором.
Тут Эсперанс выхватил у Ива ребенка и всучил его обратно матери.
— Оставьте наконец моего господина в покое! — проворчал он.
Он сердито зашагал вперед, а Ив подтолкнул лошадь коленями и поехал за ним следом.
По дороге к «Ионе и киту» Ив спросил у Эсперанса:
— Что ты думаешь обо всем этом?
— Голландцы — хорошие солдаты, — сказал Эсперанс. — За деньги готовы на что угодно. С виду они спокойные, но на самом деле злые. Хочешь, чтобы они с тобой считались, — удиви их. Но это надо постараться, потому что удивить голландцев бывает весьма трудно.
— А говорить на их языке ты умеешь?
— Конечно. — Эсперанс хмыкнул. — А вы разве нет? Я ведь, помнится, учил вас разным языкам.
— Только французскому и английскому, чтобы можно было объясниться с женщиной, врагом и трактирщиком, — напомнил сир Ив.
— И это кстати, — сказал Эсперанс, — коль скоро вы намерены жить в трактире, как какой-нибудь бродяга.
На это сир Ив улыбнулся, но ничего не сказал.
— А помните, — продолжал Эсперанс, — что я предрекал вам когда-то, когда, бывало, мы с вами наведывались в «Иону и кита»? Все сбылось: эти люди признали в вас своего господина. Теперь остается только взять принадлежащее вам по праву.
— Когда ты учил меня держать себя среди простонародья, никого не принижая и не роняя собственного достоинства, — сказал сир Ив, — наши соратники за толстым столом давно уже стали дедами нынешних.
— Ну и что? — отозвался Эсперанс. — Можно подумать, кто-то заметил разницу!
* * *
В «Ионе и ките» ради сира Ива взяли большой чурбан и водрузили на стол; чурбан и стол покрыли тканью, самой чистой и красивой, какая только нашлась. Из листьев и веток сплели длинные гирлянды и увили чурбан и ножки стола. Из листьев же выложили на скатерти красивые извилистые узоры. А потом принесли корзину с яблоками и тоже поставили на стол.
Когда сир Ив спешился возле трактира, его подхватили под руки и повели внутрь; там ему помогли взойти на трон и усадили; а когда он устроился, возложили ему на волосы большую корону из листьев и поднесли сидр в новой кружке, недавно купленной в городе.
Сир Ив не возражал ни словом, ни жестом и подчинялся всему, что с ним проделывали.
Казалось, людскому потоку не будет конца: люди все шли и шли, и наконец набились так плотно, что ни единому человеку, даже самому тощему, уже не втиснуться. И это были только мужчины; женщины остались в деревне. Тогда сир Ив поднялся с чурбана, кружка в руке, корона на голове, а под ногами — листья и яблоки.
Он оглядел собравшихся и приказал им:
— Говорите.
Они переглянулись между собой, и одноглазый выступил вперед:
— Все мы хотим послужить вам, потому что вы — настоящий наш господин и избавите нас от злого Врана. Но прежде мы смиренно просим вас послужить нам.
— Это справедливо, — согласился сир Ив.
— В таком случае, не откажите в милости и рассудите нас. — Одноглазый кивнул кому-то и отошел в сторону.
Вперед выступили два человека. Один был повыше, с серыми волосами, плотно свалявшимися, так что их можно было принять за шапку. Второй был поменьше ростом и шире в кости.
Ему и кивнул Ив:
— Говори за обоих.
Невысокий оглянулся, как будто искал помощи, но все кругом молчали, только подталкивали его вперед. Сзади зашипели:
— Говори уж, коли вызвался.
Человек кашлянул, обтер рот ладонью и начал:
— Был один человек, он теперь умер. У этого человека была жена, она родила ему сына.
Ив возвышался над ним, а поздний солнечный луч, пробившись сквозь щель, вдруг вспыхнул на короне из листьев. Говоривший зажмурился, как будто его ослепило, но продолжил:
— Эта жена, однако, оказалась ветреного нрава и сбежала с заезжим торговцем. Он прибыл откуда-то с севера и сманил ее богатствами, которые вез в своих коробах. Только ее и видывали! А ребенка она оставила с отцом. Хорошо.
— Да ничего хорошего! — вырвалось у его соседа. — Нет в этом ничего хорошего!
— Хорошо, — упрямо повторил низкий. — Прошло время, и человек взял себе другую жену. Жену, но не благословение на брак. И та женщина, которая была ему как жена, тоже родила сына. Потом она умерла. Умер и тот человек, как уже говорилось. Остались двое сыновей, — он указал на себя и своего соперника. — Кому должен принадлежать дом? И дом, и скотина, и всякое доброе имущество? Тому, кто рожден от законной жены, которая поступила незаконно, или же тому, кто рожден от незаконной жены, прожившей законно?
Сир Ив сказал:
— Поскольку количество законного и незаконного в обоих случаях одинаково, то дом и все прочее должны отойти к тому, кто был рожден раньше, то есть к старшему.
Рослый человек торжествующе захохотал, а его единокровный брат нахмурился.
— Тебе же, — продолжал Ив, обращаясь к младшему из братьев, — стоило бы взять себе участок на заросшем поле и весной распахать его.
— Да там же ничего не растет, — угрюмо проворчал крестьянин. — Все знают, что на это поле плюнул злой сир Вран, вот оно и зачахло.
— Для того я и вернулся в Керморван, чтобы выкорчевать всякую слюну от сира Врана, — ответил Ив. — И вы должны быть мне в этом помощниками.
И он дал знак братьям отойти, чему они и подчинились без спора.
Тут среди собравшихся поднялось некоторое волнение, поскольку один из крестьян привел в трактир свою жену. А для того, чтобы в трактир вошла одна женщина, требуется выставить оттуда сразу двоих мужчин, потому что вместе с женщиной входит также и дух противоречия, и этой парочке требуется много места.
