Тут среди собравшихся поднялось некоторое волнение, поскольку один из крестьян привел в трактир свою жену. А для того, чтобы в трактир вошла одна женщина, требуется выставить оттуда сразу двоих мужчин, потому что вместе с женщиной входит также и дух противоречия, и этой парочке требуется много места.
Крестьянин между тем вытолкнул жену вперед, и она остановилась перед троном из чурбана и скатерти и уставилась остекленевшими глазами на большое красное яблоко с маленьким гнилым пятнышком на боку. Яблоко это лежало возле левой ноги сира Ива.
Сир Ив посмотрел сперва на женщину, потом на ее мужа и спросил у него:
— В чем твоя просьба?
— Отворите ей чрево, добрый господин, — сказал крестьянин. — Мы живем уже три года и никогда не уклонялись от супружеских обязанностей, но детей у нас до сих пор нет. А такого быть не может, если только чрево женщины не запечатано.
Тут женщина подняла взгляд, и Ив за единое мгновение увидел все эти три года, — как будто смотрел на нее из Озера Туманов, где время движется по-другому, нежели на земле. То, что открылось ему об этой женщине и ее муже, промелькнуло слишком быстро, и одежда из слов не поспела за мыслью, так что мысль осталась обнаженной; лишь на пяточку успел он набросить словесный покров и сказал:
— Напрасно бил ты ее все эти годы! В бесплодии повинен ты, а не она; с ней и ее чревом все в порядке, а вот ты — как сухая ветка. Поэтому я отбираю у тебя эту жену.
Крестьянин даже поперхнулся, но быстро взял себя в руки и возразил:
— Мой господин, да как же не бить жену? Это только к пользе, да и боли она не чувствует. Ведь всякая женщина сделана из адамова ребра, а ребро — это кость; кость же — она как полено; вот почему женщины не чувствуют боли.
Ив качнул кружкой, которую держал в руке.
— А ну-ка, — крикнул он, — кто-нибудь из вас, ребята, огрейте этого умника по ребрам! Пусть посмотрит, как это ребра не чувствуют боли!
Злого мужа с хохотом схватили и выволокли из трактира. Сразу же донеслись его вопли: видать, от души охаживали его по бокам! Ив же обратился к женщине:
— Если здесь есть человек, который тебе по сердцу, укажи на него — пусть он будет твоим мужем.
А она заплакала и нырнула в толпу, и скрылась.
Сир Ив смотрел на свой народ и видел по преимуществу макушки. Макушки эти, растрепанные, по временам вшивые, покачивались и клонились друг к другу, словно камыши на берегу, а потом вдруг опрокидывались, и тогда на Ива смотрело лицо.
И одно из этих лиц сказало:
— Вот еще одно дело, господин, рассудите нас.
Перед помостом выставили парня лет двадцати. Руки у него торчали из рукавов почти от локтя, они были костлявы и красны, и он пытался спрятать их за спину. Лицо у него было серое, а взгляд унылый.
Парень этот сильно напомнил Иву его спутника, Нана, в тот день, когда они встретились впервые. И потому Ив спросил:
— Что он украл — еду или вещи?
Щеки у парня так и вспыхнули.
— Ничто от вас не укроется, господин! — с торжеством произнес обвинитель. — Он вор и никак не хочет исправиться. И мы просим и умоляем вас избавить нас от такой напасти. Времена сейчас нехорошие. Тут и честным-то людям не хватает, чтобы поесть и согреться.
— По-вашему, следует его повесить? — спросил Ив и обвел глазами собравшихся.
Многие отвели взгляд, а обвинитель упрямо сжал губы. Наконец он сказал:
— Почему бы и нет! Вор — тот же убийца. Если он отнимет хлеб у моих детей, мои дети умрут.
— Вижу я, что ты человек зажиточный. Возьми его к себе в работники, — распорядился Ив. — Дай ему одежду по росту, заставь трудиться с утра до ночи и корми наравне с домочадцами. Если он снова украдет у тебя еду, избей его. Если он украдет у тебя какую-либо вещь, отведи его ко мне, и обещаю: я его повешу.
И все шумели, посмеивались и подталкивали кулаками обвинителя и его нового работника. Ив же сказал:
— Раз вы признали меня своим господином, то будете слушаться. Правосудие не для того, чтобы всем угодить; оно ради Господа на небе и порядка на земле. Поэтому не оспаривайте моих решений, иначе я уйду и покину вас навсегда.
Он наклонился, подобрал яблоко и, сидя на троне, начал есть. Глаза его были закрыты, солнечный луч погас на короне из листьев. Люди смотрели на лицо, белеющее в полумраке, и на темную полоску нитяного кольца на пальце, и медленно зарождался среди них ропот, и наконец они стали говорить и кричать:
— Идем сейчас же на замок! Выбросим чернокнижника из Керморвана!
Так кричали они некоторое время и глазели на Ива с восторгом и ожиданием.
Ив доел яблоко без остатка, не выплюнув ни зернышка, и тогда произнес:
— Довольно.
Его не расслышали и продолжали кричать:
— Смерть колдуну!
Эсперанс заревел:
— Тихо вы! Молчать! Молчать!
И когда они угомонились, Ив повторил:
— Довольно. Если Бог на нашей стороне, сир Вран отдаст мне Керморван. По доброй ли воле он сделает это или же мне придется его заставить — не знаю; но вы пока что ничего не предпринимайте. Я не желаю, чтобы в моей земле напрасно проливалась бретонская кровь. И не думайте, будто вам дозволено просто так, по собственной вашей воле, напасть на барона и убить его, будь он даже чернокнижник и колдун! Поэтому если вы хотите, чтобы я остался с вами, ведите себя смирно.
Они наклонили головы и ждали, что он скажет еще.
— Ступайте, — приказал сир Ив. — Спокойно ждите от меня известий. Скоро я пойму, как нам лучше поступить. Тогда я и позову вас, а вы уж тогда приходите по первому зову.
* * *
— То, что ваш дядя нанял голландцев, нам весьма на руку, мой господин, — говорил задумчиво Эсперанс. Эти голландцы все не шли у него из головы. — А поглядеть иначе, так хорошего тут для нас мало. Стоит еще поразмыслить, к добру или к худу все сложилось. С другой стороны, как понять, где добро и где худо, когда все только начинается? И многое ли изменится от того, что мы поймем, где добро, а где худо? Ведь в любом случае сражения нам не избежать!
Ив молча сидел на кровати в «Ионе и ките»: в одной рубахе, босой, он готовился отойти ко сну и не вникал в рассуждения Эсперанса. Знакомый голос наполнял комнату, изгонял из нее чужие воспоминания, какие еще прятались по углам. За разговорами любое помещение обживается быстрее, это знают женщины, и курицы, и самые мудрые из мужчин. Вот Ив и посматривал то на своего наставника, то в окно, забранное кривым ставнем.
В комнате было холодно. Для рыцаря-избавителя нашлись толстые одеяла, но сир Ив все равно лязгал зубами.
Эсперанс переменил тему:
— Я распорядился, чтобы сюда доставили жаровню.
