От редких налетов на фермерские повозки, что тянулись по улице Винкулийского моста в сторону Набережного рынка, и то было больше пользы. Броситься из толпы к телеге, притормозившей у въезда на мост; схватить горсть картофелин, репы или кабачок – что попадет под руку; нырнуть в один из проулков, которые она теперь знала как свои пять пальцев, не хуже, чем в свое время дворцовые анфилады Бевиэра; через подворотни и арки, чтоб запутать преследователей; а затем схорониться в укромном уголке с сердцем, все еще колотящимся от бега и страха, однако ликующим при виде вожделенной добычи плодов земли. Такие налеты помогали Элистэ держаться на плаву, но как же люто она их ненавидела! Ненавидела унижение, невыразимый позор, осквернение всего для нее святого; ненавидела вполне реальную опасность. Если поймают, ее, вероятно, ожидает участь обычной воровки – клеймо, кнут или тюрьма; но окружной судья, стремящийся неукоснительно придерживаться буквы закона, вполне может приговорить и к смерти. «Злая ирония судьбы, – размышляла она, – избежать Кокотты, чтобы угодить в петлю: смех да и только!» Нет, воровство не по ней. Впрочем, нравится оно ей или нет – вопрос имел для нее чисто теоретический интерес, ибо вылазки не могли продолжаться долго. Скудный рацион с трудом поддерживал тлеющий огонек жизни, но не давал сил. С каждым днем Элистэ слабела, ей становилось все трудней убегать от преследования. Когда на бегство не останется сил, налетам на повозки придет конец.
Просить подаяния было делом не столь опасным; так, по крайней мере, ей казалось вначале. Элистэ обнаружила, что ее большие глаза кое-чего стоят; их жалостливый взгляд вкупе с надрывным кашлем способен приносить бикены. К тому же у нее был такой жалкий вид, что к ней крайне редко подкатывались с непристойными предложениями. Люди не хотели к ней прикасаться: то ли их пугал ее чахоточный кашель, то ли страшил смятый платочек в пятнах крови – она содрала с него кружева и измазала, надрезав палец, чтобы все думали, будто у нее кровохарканье. Так Элистэ «проблаженствовала» несколько дней, собирая милостыню, которой хватало на черствый хлеб, два-три яблока и даже миску горячей похлебки. Еще один столь же удачный день – и она сможет позволить себе провести ночь в заведении вроде «Приюта Прилька». В конце концов смерть от голода и холода ей, кажется, не грозит. Что до другого, более страшного исхода – ареста, «Гробницы», Кокотты, – то во всем Шеррине не найдется жандарма или народогвардейца, способного распознать Возвышенную в ее нынешнем облике. Она бы не посмела пойти на обман проницательной Чувствительницы Буметты, охраняющей Северные ворота, но простых солдат ничего не стоило обвести вокруг пальца.
Она их и обвела. Народогвардейцы каждый день проходили мимо, не удостаивая ее даже взглядом. Однако же Элистэ чувствовала, что за ней наблюдают, и от неприятного этого ощущения некуда было деться. Нищие следили за каждым ее шагом, она это знала. Их взгляды она чувствовала на себе и днем и ночью.
После стычки с Каргой Плесси Элистэ ни разу не показывалась на Воздушной улице. Каргу она тоже не видела, даже издали, однако никак не могла забыть о том случае. В ушах до сих пор звучала визгливая брань попрошайки. Ее угрозы – тогда они казались пустым звуком – постепенно обрели под собой почву. «Братство до тебя доберется… Лишай своих в обиду не даст…» Карга хотела сказать, что Нищее братство, хорошо организованная лига шерринских нищих, отомстит за ущерб, причиненный лицу, которое в нем состоит. Но в конце концов Карга первой накинулась на нее, Элистэ только защищалась. С тех пор она не нарушила ни одного их закона, никому не перебежала дороги. Она чуяла, что нищие вот уже несколько дней внимательно приглядываются к ней, но никакого вреда от них пока не было. Может, этот Лишай, что бы он собою ни представлял, сочтет ее безобидной и оставит в покое?
Вскоре, однако, Элистэ пришлось убедиться, что это не так.
Вечер только начинался, становилось холодно, но Элистэ это почти не пугало. У нее выдался удачный денек, она «роскошно» поужинала – пропитанный жиром хлеб и целая миска капустной похлебки, к тому же остались еще деньги, чтобы оплатить место на нарах в «Радушии и тепле у Воника». Ночлежка Воника, где начисто отсутствовали обещанные в названии блага, все же предпочтительней улицы, и Элистэ была рада провести ночь под тряпьем и крышей над головой. Погруженная в свои мысли, она не заметила ни блеска глаз, пристально следящих за ней, ни перебегающих в тени преследователей. Она ни о чем не подозревала и уж меньше всего ожидала, что сзади ее вдруг обхватит чья-то рука. Не успела девушка и пикнуть, как ей зажали ладонью рот, оторвали от земли и поволокли в темный переулок. Нападение произошло на сравнительно оживленной улице Водокачки, но либо осталось незамеченным, либо никто не захотел вмешиваться.
Все ясно – ее, конечно, изнасилуют и убьют. И то и другое не редкость, но чтобы это выпало именно ей – в такое она никогда не верила. Сколько времени пробродила она по самым гнусным трущобам – и ничего такого с ней не случалось; видно, теперь удача отвернулась от нее.
Элистэ сопротивлялась изо всех сил – лягалась, изворачивалась, лупила кулаками, но оказалась бессильна против железной хватки. В переулке было темно, однако она понята, что нападающих двое: здоровенные мужики в лохмотьях, от них исходила крепкая застоялая вонь профессиональных нищих. Тут же ей на голову набросили мешок, крепко затянули завязки на шее. Она перестала видеть и начала задыхаться. Грязная мешковина липла к лицу, в ноздри лезла мучная пыль. Ей сжали руки с обеих сторон, подхватили и быстро потащили какими-то кривыми закоулками со множеством поворотов, Сперва она молчала, но затем, упершись, набрала в легкие пыльного воздуха и закричала. Невидимые пальцы мгновенно засунули складку мешка в ее разинутый рот. Элистэ подавилась, задохнулась, начала вырываться.
– Тихо, не то руку сломаю, – приказал грубый голос, и резкая боль в запястье подтвердила, что это не пустая угроза.
Сопротивляться не имело смысла. Она покорилась, и ее потащили дальше, по каким-то аллеям, закоулкам, все время сворачивая в разные стороны, так что она вконец запуталась. Элистэ не могла понять, почему они идут так долго. Нет чтобы сделать то, что хотят, и разом со всем покончить. Похоже, она попала к ним в лапы отнюдь не случайно; значит, дела обстоят еще хуже. На глаза у нее навернулись слезы, но Элистэ взяла себя в руки: эти скоты не узнают, как она их боится. В лохмотьях, грязи и нищете она все равно оставалась Возвышенной.
Они поднялись на крыльцо и через ворчливо скрипнувшую дверь вошли в какой-то дом. Какой именно, она не могла догадаться, ибо ощущения ей ничего не подсказывали. Вверх по застланной ковром лестнице. Ступенька, вторая, еще одни двери, затем ее втолкнули внутрь, отпустили и сняли мешок. Элистэ огляделась. От удивления у нее перехватило дыхание, на миг она даже забыла про страх.
