Всадник, забравший меч, с поклоном протянул его хозяину. Берд тоже кивнул, показывая, что не задет такой дерзостью. С достоинством принял клинок, вложил его в ножны. Посмотрел поверх железных голов.
— Отныне непослушание будет жестоко караться, — отчеканил новый глава. — Всякий, кто ослушается, будет иметь дело со мной. А теперь — в путь. Держим порядок. Арбалетчикам удвоить бдительность. На любой подозрительный шорох открывайте поочередный залп. Щиты не опускать. Рыцарям разделиться, занять место в голове и хвосте. Идем, пока не будет приказа остановки.
Он обвел всех тяжелым испытующим взглядом, и коротко выкрикнул:
— Вперед! Да пребудет с нами Бог!
Пока отряд перестраивался, я подошел к Берду. Он ухватился за луку седла, поднял ногу, чтобы всунуть в стремя. Но, заметив меня, тут же опустил. Раздраженно звякнули шпоры.
— Тебе чего? — негодующе громыхнул он.
Я выждал короткую паузу, собираясь с мыслями. Но не нашел ничего более подходящего, чем просто сказать:
— Я вас покидаю, Берд.
Несколько мгновений он пребывал в оцепенении, продолжая держаться за седло. Но после шевельнулся, разжал пальцы, опустил руки, повернулся ко мне.
— Что…?!
— Пришло время расставаться, — спокойно пояснил я.
— Так ты все же того… — большие глаза Берда вспыхнули новым приступом ярости и подозрения.
— Нет, не того, — честно помотал я головой. — Да даже если и того? Подумай — стал бы я себя так быстро выдавать. И вообще — от меня тут ничего не зависело. Я же не повел вас какой-то своей дорогой. Не отлучался, с целью кого-то предупредить. Ко всему прочему, как помнишь, я предупредил барона, чем он пренебрег. В конце концов, у меня была уйма возможностей, чтобы самому свершить убийство, но я ж никого не тронул?
— Но… я не пойму, — буравили меня два черных жгучих глаза. К ним присоединился еще один. Диркот неприметно положил руку на взведенный арбалет.
— Я найду того, кто стрелял, — неожиданно для всех пояснил я. Все, кто стоял рядом, замерли, а после развернулись ко мне.
— Я найду его, — повторил я для тех, кто не расслышал.
Молчание показалось чудовищным взрывом. Уши едва не разрывало от его страшного натиска. Но я выдержал. Я стоял и ждал, пока взрыв тишины не обернется изначальным спокойствием. И дождался. Первым пришел в себя Диркот. Он зловеще усмехнулся, качнул головой и хрипло заявил:
— Ты не найдешь его. Наверняка у него припрятана лодка, либо плот, и он уже на другом берегу лесной реки. Наверняка он знает все здешние тропы, все укромные места, все броды. К тому же они обычно быстро бегают и не обременяют себя поклажей. Тебе вовек не догнать его. Либо он затаился в таком месте, куда и барсук не проползет. Хотя вряд ли. Скорее он уже далеко. Возможно, покачивается в седле быстроногого скакуна, которого припрятал поодаль. К чему такие жертвы, путник?
— Я тоже быстро бегаю, — напомнил я, неприметно покачиваясь на носках. — И умею ориентироваться в ночном лесу.
— Но как ты распознаешь его след? — не мог поверить стрелок.
— Уж как-нибудь, — пожал я плечами.
— Он что-то скрывает, — Берд исподлобья окатывал меня волнами холода. Рука лежала на эфесе меча.
— Отнюдь, — тихо заявил я. — Просто… мне стало интересно помериться силами с призраком.
Какое-то время царило каменное молчание. Его нарушил Берд. Он подошел ко мне, заглянул в глаза, положил руку на плечо. Я отметил, насколько она была тяжела. А может, то горе сочилось из недр его сердца и тяготило душу? Я неприметно потянул воздух. От него запахло неожиданным и безотчетным доверием.
— Я верю тебе, путник! — голос его таил в себе то мужество, с которым делается последняя ставка — жизнь. — Почему-то я верю тебе. Ты вообще — необычный. Тем более, я не имею власти удерживать тебя. Иди же. Если найдешь — воздай ему за смерть господина. Воздай сполна. Пусть знает, как прятаться в ночи и стрелять, как трус. Мужчина никогда не совершил бы такое. Какой бы он ни был мастер — он жалкий ничтожный трус. Я с таким бы удовольствием вырвал ему голову. Если вдруг сможешь, приведи его мне? Ладно?
— Обещать не буду, — развел я руками, с уважением глядя Берду в глаза.
— Тебе дать меч? — широкая ладонь Берда снова упала на потертую рукоять. Он готов пожертвовать своим заветным оружием. Я прекрасно знал, как он дорожит этим мечом. Лунные блики плясали по серебряному навершию, отлитому в виде львиной головы. Славный меч, хороший, длинный… бесполезный. По крайней мере, для меня. Поэтому я лишь сухо проронил:
— Нет.
— Арбалет? — предложил Диркот.
— Нет.
— Может, возьмешь пару солдат? — Берд кивком указал на пехоту.
— Нет.
— Боишься поделиться тайной? — предположил бывший вассал.
— Они славные воины, но… они просто не поспеют за мной, — разъяснил я, с уважением оглядывая пехотинцев.
Снова молчание. Никто не сводил с меня глаз. Никто не спорил и не пытался остановить. Ночь замерла и немо таращилась на меня мириадами задумчивых звезд. Никто, даже она, не могла понять моих замыслов. Никто, даже она не могла приоткрыть плотный занавес, закрывающим мой разум. Никто, даже она не ведала моих желаний…
Я ждал. Тишина снова натягивалась, как тетива лука. Лишь кони одиноко фыркали во тьме. Лишь латные ноги поскрипывали в стременах. Лишь тьма журчала и текла впереди. И вдруг тишина лопнула. Берд медленно отступил на шаг, словно давал мне полную свободу. Словно сошел с пути, который загораживал. Хотя мне в другую сторону.
— Что ж, тогда иди, — кивнул новый глава. От него запахло пониманием и легкой горечью. Ему действительно не хотелось расставаться со мной. Быть может, ему вспомнилось, как недавно я был его бароном? Пусть и мнимым, пусть и недолго. Он окатил меня внимательным взглядом. От него повеяло теплом. И он добавил:
— Да поможет тебе удача. Нашему господину она не помогла. Хотя и сияет на его гербе… Сияла. Ступай.
— Спасибо, — искренне поблагодарил я и коротко поклонился. Ему, и всем остальным. — Мне тоже понравилось коротать с вами время. Вы — настоящие воины. При случае, я расскажу о вас. И расскажу все самое лучшее. Ведь иного просто нет.
Все смотрели на меня расширенными глазами. В одних я улавливал интерес, в других подозрение, в третьих зависть, в четвертых непонимание, в пятых скорбь, в шестых печаль. В некоторых даже стыд. Но во всех неизменным оставалось одно — благодарность. Ведь они, и вправду, как дети. А дети очень чутко ощущают искренность.
Но каковы бы ни были их чувства, они уже не могли изменить моего желания. Я еще раз кивнул, в последний раз улыбнулся, порывисто развернулся, и мягко побежал.
