Да только путь у каждого свой.
Мой путь уводил все дальше и дальше в неведомую глушь. Как хорошо нужно знать лес, дабы не заблудиться здесь? Да, настигнуть опытного убийцу в непролазной чаще весьма и весьма сложно. Никто бы из воинов не смог преследовать его. Даже след вовек не определили бы. А если б и сумели, то догнать — увы. Потому-то они и остались там, на дороге. Ибо их удел — ходить проторенными путями. Потому-то я и пустился вслед за невидимкой. Ибо мой удел — ступать нехожеными тропами. Да, это трудно, порою, кажется невозможно. Но лишь для тех, кто боится неведомого. Зато это очень увлекательно и чудовищно интересно для тех смельчаков, которые обожают раскрывать нераскрытое. И познавать непознанное.
Таких всегда было мало, но мы им многим обязаны. Они зажигали факела во тьме, дабы мы с вами не блуждали бессмысленно, и могли видеть истину. Да, потом мы раздували факела сильнее, поднимали их выше и видели больше. Но не стоит забывать тех, кто зажег их впервые. Как не стоит забывать того, что искрой послужило изначальное желание. Оно зарождалось в сердцах великих людей, оно вспыхивало ярким светом познания. И остальные люди с уверенностью и радостью смотрели на мир, раскрывающийся в кругу разгорающегося света. На мир, который до этого казался погруженным во мрак. На мир, который представлялся жестоким и враждебным, в то время как изначально он не таков. Мир светел и прекрасен, лишь, когда он видим.
Пусть некоторых это злит, особенно тех, кто скрывает во тьме свои злонамерения. Тех, кто держит остальных в неведении, дабы повелевать ими в полной мере. Поэтому они дрожат под натиском света, и всячески препятствуют разжиганию таких факелов. Вот откуда зародилась извечная схожесть тьмы и зла в умах всех остальных. Ибо зло — это неведение. И как следствие — невозможность изменять мир по своему желанию.
Однако самостоятельно зажигать факела способны немногие. Вернее, изначально то могут делать все, да только идти проторенным путем куда легче, чем жертвовать собой и быть первопроходцем. Куда легче жить в кругу горящего света и не выходить за его границы, чем зажигать свои факела, дабы познать тьму. Поэтому многих устраивает сложившаяся жизнь. Лишь единицы смело шагают во мрак, не редко под насмешками оставшихся позади. Но время расставляет все по местам. Многим такой героизм стоил жизни, но ни их, ни их последователей это не остановило. Ведь искра изначального желания легко передается из сердца в сердце. Она живет годы, века, тысячелетия — сколь угодно долго, ведь даже время зародилось из этой искры. Поэтому время не имеет власти над изначальным желанием.
Я смело бежал в темноте. Я не боялся упасть в канаву или яму, не боялся столкнуться с хищником или иной опасностью. О, нет, не думайте, что мне всегда сопутствует удача. Просто я не боюсь тьмы. Для меня даже не существует такого понятия. Оно существует лишь для тех, кто разжег свет, обозначил границу и живет в ее пределах. На самом деле — то граница видимого, или грань мировоззрения, во всех смыслах этого слова.
Ведь мир изначально весь темен. Точнее, он представляется таковым, ведь мы всегда живем в кругу того или иного света. Но далеко немногим известно, что мир изначально все же светел. Однако лишь для тех немногих, кто столь же привычно видит во тьме. И не все подозревают, что таковым даром наделены изначально все. А потому все живут с четким делением нашей жизни на светлую и темную стороны. И не догадываются, что такое деление лишь символ бесконечного круговорота изначального неделимого мира.
Вот почему я не привык разжигать факелов. Они мне не нужны. Я одинаково вижу днем и ночью. Вот почему для меня не существует никаких границ и условностей, принятых людьми. Я с легкостью переступаю грани их источников света. Вот почему я часто упоминаю свое нечеловеческое происхождение, пусть с виду я простой человек. То всего лишь символ того, что я ничем не лучше любого: я не сильнее, не умнее любого другого. Вот почему многие сочтут мои деяния страшными и «темными». Но лишь в понимании, привычном только им.
Вот почему со мной никого нет.
Ведь проще зажечь факел, чем научиться видеть во тьме…
Тьма, словно вода, бурлила вокруг, обтекала, завихрялась за спиной. И рваный плащ, как символ той тьмы, всегда развевался позади, однако толкал лишь вперед. А точнее туда — куда я пожелаю. Вот почему передо мной всегда был свет. А точнее — видимый мир. И я спешил ему навстречу.
Неожиданно я замедлил шаг. Впереди тусклым силуэтом замаячила смутная фигура. Я бесшумно покрался следом, постепенно сближая расстояние. Фигура тоже бежала. Так же легко и очень уверенно. Она прекрасно знала дорогу, и темнота для нее была столь же привычна. Неужели кто-то так же хорошо видит во тьме?
Неведомый остановился. Я тоже замер. Он прислушался. Меня он слышать не мог — я двигаюсь совершенно бесшумно. Погони он, видимо, тоже не ждал. Уж слишком от него пахнет уверенностью. Может, просто привычка? Или он по звукам ориентируется в ночном лесу? Все может быть.
Покрутив головой, призрак снова поспешил в ночь. Ночь позади трепыхнулась, и поспешила за ним. Он побежал быстрее — ночь не отставала. Разве можно убежать от ночи? Можно лишь зажечь факел, чтобы она отступила. Но свет привлечет внимание тех, кто так же привык видеть при свете. Свет привлечет внимание жадных пристальных глаз. А их намерения далеко не всегда светлы…
Меня же не отпугнул бы и факел. Поэтому я смело преследовал призрака. Не настигал, но и не отпускал. Я выжидал, куда же он приведет? Или — когда остановится? А он все бежал и бежал, точно за ним гналась смерть. За ним, правда, гнался я, но бег его от этого не замедлялся. Он легко перепрыгивал канавы, оббегал пни и поваленные деревья, пригибался, если нависала ветвь, сбегал по склонам больших впадин, перескакивал журчащие внизу ручьи, взбирался по противоположным откосам. И снова бежал.
Время летело, измеряемое его неразличимыми шагами. Дыхание его оставалось ровным, темп не нарушался. Казалось, он не остановится до утра. Я же начал потихоньку уставать. Нет, не от нехватки сил — от однообразия и скуки. Поэтому я начал приближаться.
Расстояние сокращалось. Перед глазами уже отчетливо темнел короткий плащ, откинутый капюшон, волнистые длинные волосы. Под плащом что-то бугрилось, притороченное к спине. Я присмотрелся. Принюхался. Точно — небольшой арбалет. Оружие пахло смазкой, но еще больше гордостью и самолюбием. Оно гордилось и собой, и своим хозяином. И тем, что свершили они вместе.
Сколько длилась наша пробежка, а для кого-то и погоня — не важно. Но и ей суждено было завершиться. Каким бы сильным не был «призрак», он все же не был всесильным. А потому и остановился. Хотя, по нему не скажешь, что устал. Может, он остановился по иной причине? Поэтому я тоже замер рядом с ним.
