— В женщине должна быть загадка.
Лиса и Клоди напротив были рады обсудить то, что их гложет.
Клавдию интересовало только одно: когда она выйдет замуж. Ее мать, которая, справедливости ради отмечу, связала свою судьбу весьма удачно (простая крестьянка стала в одночасье баронессой, а это редкость в нашем мире), с детства прививала ей мысль, что это главная задача для каждой девушки. И Клоди не была против, нет. Она могла часами говорить о том, какой хорошей женой и матерью она станет. Вот только других тем для разговоров у нее не было. Это угнетало, заставляло кандидатов в мужья искать общества более веселых дам, таких как я, или Катрин. И сейчас Клавдия хотела только одного: узнать, когда появится тот — единственный.
Лису же волновали совсем другие вещи. Ее отец был серьезно болен, и девушка хотела помочь. Даже если шансов нет — нужно действовать и верить, а вдруг произойдет чудо — это ее девиз, которым она заразила и меня. Правда, сферы применения этих слов у нас были слишком разные. Лиса на самом деле была безумно доброй и старалась всем помочь. Когда я с ней только познакомилась, подумала, что это маска, за которой скрывается монстр. В четырнадцать я мерила всех по себе. Но с тех пор прошло два года. Я стала лучше понимать Асперенсу и даже зауважала девушку, что и вовсе немного странно для меня.
Кстати, я сама, подобно Катрин, не пожелала поделиться наболевшим. Будь рядом только Лиса — я бы не стала скрывать (хотя о видениях я бы все же умолчала, а все остальное…). Но Клоди и Катрин не те люди, которым я бы доверилась. Мне повезло, я умело повернула разговор в сторону, заинтересовав девушек чем-то другим. Но презрительное выражение все же появилось в глазах Катрин. Она, как всегда, поняла, чего я добивалась. Просто воспользоваться своими знаниями не успела: за поворотом появилась хижина гадалки.
Издалека домик Ундины казался вполне обыденным. Небольшой, деревянный, с красивыми цветами возле порога, двумя маленькими окошками. Таким могло быть обычное жилище небогатых крестьян. Разве что нигде не было ограды. Неужели у нее нечего красть? Хотя, может, она умеет не только предсказывать, и жестоко карает незадачливых воров, посмевших покусится на чужое?
Первой в дом к гадалке прошла Катрин:
— Смотрите, я не трусиха, не то, что некоторые, — показывала она. Ведь мы и вправду застыли у входа в избушку, не решаясь зайти. Но бравада не помогла: несколько минут спустя младшая представительница рода Стефаль выскочила обратно на улицу.
— Что там? Как? — в один голос завопили Лиса и Клоди. Мне тоже было интересно, но я старалась сохранить лицо.
— Кто она, что бы учить меня?! Как она вообще посмела?! Шарлатанка! — выдохнула Катрин и, не глядя на нас, побрела домой.
Мы снова переглянулись. Желания заходить не прибавилось.
Так: я добиралась сюда треть мили, выскочила ночью из дома (если узнают — мне конец), — пытаясь убедить себя зайти, думала я. Нет, не убедительно!
— Может, нам действительно здесь не место? — боязливо спросила Клоди.
— Нет, я пойду, — сказали мои губы, прежде чем я задумалась. Демон! Теперь просто так не уйдешь. Я резко шагнула вперед, что бы окончательно не потерять решимость, и схватила ручку на входной двери…
— Почему вы сказали, что у меня нет выбора?
Я осматривала комнату, в которую попала. Ничего необычного: побеленный потолок, такие же стены, стол в центре, два стула, кровать в углу. Внимание привлекли только предметы на столе: белый шар на подставке, стопка карточек с непонятными рисунками12, свечи, крест в тени, на котором висело несметное количество маленьких кулонов.
В Ундине тоже не было ничего особо интересного. Встреть я ее на улице — не догадалась бы кто передо мной. Женщине было лет шестьдесят-шестьдесят пять. Время давно посеребрило ее волосы. И сейчас нельзя понять какого цвета они были раньше. Лицо и руки покрылись морщинами. Других частей тела я не видела так, как женщина завернулась в черную муфту. В ее глазах сверкнуло что-то, когда она спросила:
— Ради ответа на этот вопрос ты пришла, красавица?
— Да, нет, наверное…. не знаю. Ответьте.
— Судьба, красавица.
— Хватит называть меня так, — мне на самом деле надоело. Каждый день одно и то же. Вот и здесь.
— Почему? Ты в самом дела красива. От поклонников нет отбоя.
И тут я не выдержала. Оказывается, мысли, которые тебя преследуют так легко обречь в слова:
— Потому что надоело быть куклой, красивой вещью без души, одним лишь телом, оболочкой, о которой забудут сразу же после покупки. Я хочу сама решать с кем и кем мне быть. Почему я лишена права выбора?! — я сорвалась на крик и только после нескольких минут молчания пришла в себя. Сейчас меня выгонят из этого домика, — промелькнуло в голове, но я не жалела, что сорвалась, в конце-то концов, это ведь правда! Впрочем, извиниться я все же решила:
— Простите, — тихо произнесла я, готовясь в любой момент выйти за дверь.
— Тебе не за что извиняться, лесть ни всякому приятна.
— Что? — я резко подняла голову и посмотрела на Ундину.
— Ты думаешь твои мысли — закрытая книга. Спешу разочаровать, — старуха смотрела на меня так, словно я — ребенок.
— Так ваши предсказания — это лишь проекция желаний, а не истинное будущие, — я была в замешательстве.
— В логике тебе не откажешь, но какой ответ ты хочешь услышать?
— Правду.
— Правду, и ничего кроме правды — это ответ ребенка, с его способностью делить мир на черное и белое. Зачем она тебе? — Гадалка смотрела мне в лицо и улыбалась материнской улыбкой.
— Значит все ложь, — тихо проронила я, еще не зная как реагировать на открывшееся. Может, Джиан прав: магии вообще не существует, а все, что мы видим — обман зрения, удачный гипноз?
— Тебя бы это обрадовало.
— Не понимаю.
— Такие как ты любят, когда есть выбор, или хотя бы его иллюзия. Зачем пришла ко мне, если хочешь оставаться в неведенье?
— Действительно, зачем — пронеслось в мыслях. Еще один вопрос, нерешенная загадка.
— В мире множества тайн и каждый новый день дарит нам еще одну, — сказала Ундина, избавляя меня от необходимости говорить.
Мы помолчали. Я пыталась привести мысли в порядок, сложить какое-то подобие плана из бушевавшего среди них хаоса.
— Расскажите о моем суженом, о нашей свадьбе.
Ундина вновь улыбнулась: о чем еще может думать 16-ти летняя девушка, а она то считала, что многообещающее начало выльется во что-то большее.
— Дай мне руку, красавица.
Я вздрогнула, вырвала ладонь с уже державших меня пальцев:
— Вы опять?!
Наши глаза встретились: мои — мечущиеся, дерзкие, с ее — спокойными, всезнающими. На мгновение мир застелила тьма, как тогда — когда Катрин, или Джиан? тащила меня к танцующим парам. А в следующий миг я пришла в себя. Чувства страха и боли исчезли как прошлогодний снег, осталось только непонимание:
