— Ну, я средний ребенок из пяти…
— Пяти?! — боже правый, это, должно быть, очень шумно.
— Да, — подтвердила она, слегка недоуменно. — У нас почти все семьи заводят по многу детей. Я бы тоже завела много.
— О, правда? — еще одно совпадение, на этот раз очень личного характера.
Ее едва слышное "да" дало мне понять, что для нее эта подробность также была чем-то сокровенным. Возможно, это и не должно было вызвать у меня чувства неловкости, но было действительно несколько странно обсуждать свою будущую семью с кем-то, с кем ты, по идее, имел бы шанс ее построить, если бы не некоторые отягощающие обстоятельства.
— В общем, — продолжила она, — моя старшая сестра Кенна вышла замуж за Четвертого. Теперь она работает на фабрике. Мама хочет и меня женить как минимум на Четвертом, — но почему бы не рассмотреть Первого? — Но мне не хочется отказываться от музыки. Я слишком люблю петь, — ах, так вот в чем было дело. Тот парень, оставшийся в ее родной провинции, должно быть, был образцовым Пятым.
— Но, похоже, я уже и так стала Третьей, — добавила она, чуть погрустнев. — Все это действительно странно. Я думаю, что останусь музыкантом, если мне будет позволено. Следующий Кота. Он скульптор. Мы с ним не часто видимся, но он приезжал на проводы.
В ее голос мельком вкралось что-то похожее на боль или сожаление, но она слишком быстро продолжила свой рассказ, и у меня не было шанса поинтересоваться, что именно ее беспокоило.
— Затем иду я, — продолжала она, пока мы медленно приближались к ступеням.
Я просиял.
— Америка Сингер, мой самый близкий друг.
Она шутливо закатила глаза и свет настенных ламп отразился в ее голубых радужках.
— Да, верно.
От этих слов веяло каким-то необъяснимым уютом.
— После меня идет Мэй. Она — тот человек, который продал меня сюда без зазрения совести. Честно, я очень удивилась — не могу поверить, что она не заплакала! И да, она художница. Я… я ее обожаю.
— И, наконец, Джерад. Он совсем ребенок, ему семь. Он еще не понял, к чему у него талант: к музыке или к рисованию. Он больше любит играть в футбол и возиться с насекомыми, что тоже неплохо, только вот он не сможет посвятить этому всю свою жизнь. Но мы пока что позволяем ему экспериментировать. Вот, в общем-то, и все.
— А что насчет родителей? — спросил я, пытаясь составить полную картину.
— А что насчет твоих родителей? — уклонилась она.
— Ты знаешь моих родителей.
— Нет, не знаю. Я знаю, какие они на публике. Но какие они на самом деле? — не унималась она, дергая меня за рукав. Это выглядело настолько по-детски, что я не сдержал улыбки.
Но ее слова заставили меня задуматься. Что я мог рассказать ей о своих родителях?
Мне страшно, потому что мне кажется, что моя мать больна. У нее частые головные боли и она легко утомляется. И я не знаю, где кроется причина этого — в ее детстве, или в том, что случилось с ней уже здесь.
Я уверен, что в нашей семье должен быть по крайней мере еще один ребенок, но я понятия не имею, связаны ли эти два вопроса между собой. Мой отец… иногда мой отец…
Стоило нам выйти в сад, как нас окружили камеры. Я тут же напрягся. Я не хотел их присутствия. Я не знал, насколько далеко мыс ней могли зайти, рассказывая друг другу правду о своих жизнях, но я прекрасно понимал, что этого не произойдет вообще, если рядом окажется какая-то аудитория. Я отмахнулся от репортеров и взглянул на Америку, которая, похоже, снова закрылась от меня.
— Ты в порядке? Кажешься напряженной.
Она пожала плечами.
— Тебя смущают плачущие девушки, меня — прогулки с принцами.
Я усмехнулся.
— И что же во мне тебя так смущает?
— Твой характер. Твои намерения. Я не совсем уверена, чего ты ждешь от этой прогулки.
Я что, и впрямь был таким таинственным? Возможно, что так. Я отточил до мастерства искусство улыбки и недомолвок, но я точно не хотел показаться ей таким.
Я остановился и повернулся к ней лицом.
— О. Думаю, ты уже поняла, что я не из тех мужчин, которые ходят вокруг да около. Я скажу прямо, чего хочу от тебя. — Я хочу узнать кого—нибудь. По-настоящему узнать. И я думаю, что хочу, чтобы этим человеком была ты, даже если в конце концов ты уедешь.
Я подступил к ней чуть ближе и внезапно меня пронзила невыносимая боль. Я вскрикнул, согнулся по полам и попятился. Даже эти несколько шагов дались мне с огромным трудом, но я точно не собирался валиться перед ней на землю и сворачиваться там в клубок, хотя именно это мне и хотелось больше всего сделать в этот момент. Я сглотнул подступившую к горлу тошноту. Принцы не блевали и не катались, воя от боли, по траве.
— За что? — Это был мой голос? Серьезно? В моем воображении так разговаривали насквозь прокуренные пятилетние девчонки.
— Если хоть пальцем меня тронешь, еще хуже будет!
— Что?
— Я сказала, если ты…
— Да нет же, сумасшедшая, я и с первого раза все услышал. Но что ты имела в виду, говоря это?
Она стаяла с широко раскрытыми глазами, прижимая ладонь ко рту так, словно допустила ужасную ошибку. Я обернулся на звук приближающихся шагов и отмахнулся от бежавших к нам по траве стажей, крепко сжимая другой рукой свою пострадавшую промежность.
Что я такого сделал? Что она подумала…
Я выпрямился лишь потому, что мне действительно нужно было услышать ее ответ.
— Что ты подумала, я хотел сделать? — спросил я.
Она потупила взгляд.
— Америка, что ты думала, я хотел сделать? — потребовал я ответа.
Само ее поведение выдавало ее с потрохами. Я никогда в жизни еще не был так оскорблен.
— На людях? Ради всего святого. Я джентльмен!
Хоть это и было невыносимо больно, я расправил плечи и зашагал прочь. И тут меня кое-что осенило.
— Почему ты вообще предложила помощь, если такого низкого мнения обо мне?
Она промолчала.
— Сегодня поужинаешь у себя в комнате. Разберемся с этим утром.
Я ушел так быстро, как только мог, желая как можно скорее оказаться подальше от нее, надеясь, что так я смогу прогнать из головы чувство злости и унижения. Я яростно хлопнул дверью в свою комнату.
Секундой позже, в нее постучал мой слуга.
— Я слышал, как Вы пришли, Ваше Высочество. Подать Вам чего-нибудь перед сном?
— Льда, — простонал я.
Он поспешил прочь, а я рухнул на кровать, переполненный злобой.
Я закрыл газа, пытаясь понять, что произошло. Я не мог поверить, что всего несколько минут назад я готов был открыться ей, поделиться всем, что было у меня на душе. Это должно было стать моем первым и самым легким свиданием!
Я сглотнул и услышал, как слуга оставил поднос на прикроватной тумбе и тихо вышел.
