Тесей кивает, но не двигается с места.
— Понимаешь, я… — боги, он покраснел! — У тебя тут только одно ложе, и я подумал…
— Тесей, я все больше убеждаюсь: героям думать вредно, — мой голос скрипит, как старое тележное колесо. Обида, усталость и непонятный жар высушили глотку. — Естественно, тут одно ложе, потому что ты будешь спать в соседней комнате. Откуда я знаю, вдруг ты храпишь во сне? И упаси тебя Аид сунуться ко мне ночью — сначала убью, потом разбираться буду.
Он краснеет еще сильнее, опускает длиннющие ресницы. Облегчение? Разочарование?! Мне одновременно хочется уйти, хлопнув дверью, и шагнуть поближе, взъерошить темные кудри. И тут в голове возникает шальная мысль, которую я выпускаю наружу, не успев обдумать.
— Есть предложение. Давай сбежим отсюда? — Недоуменный взгляд серых глаз вызывает странную щекотку в животе.
— Куда?
— К морю! — а почему бы и нет? В конце концов, я же все равно собирался. — Будем пить вино, купаться в бухте и пугать крабов.
Я слишком много пью в последнее время, но как прикажете справляться с этим хаосом на трезвую голову? Чужие губы расползаются в какой-то сумасшедшей улыбке, и она мне нравится — зеркало моей собственной, которую все равно никто не видит.
До укромной бухточки мы добираемся уже в полной темноте, хихикая, как недоросли, сбежавшие из палестры. Я осторожно спускаюсь по крутому склону, Тесей пробирается следом, но на середине пути все же падает и съезжает вниз, сбивая с ног и меня. Хорошо хоть амфору не расколотили. За ней, кстати, окончательно войдя в роль подростка, я лично лазил в кладовую, вместо того, чтобы послать слуг. Корзинка с едой, к счастью, менее чувствительна к ударам судьбы и выступающих древесных корней, иначе пришлось бы напиваться на голодный желудок. Мелкий песок, за день пропитавшийся солнцем, еще не успел остыть, и я падаю навзничь, раскинув руки, глядя в бесчисленные глаза звездного Аргуса. Я тоже — звездный, маленькая яркая точка на медном куполе неба, тщательно замазанная черной краской. Где мой Гермес-убийца с адамантовым серпом? Неужели потерялся в темноте? Шорох и звяканье заставляют слегка повернуть голову — Тесей пытается зажечь принесенный с собой светильник. Машу рукой, чтобы прекратил — скоро взойдет луна, и свет нам не понадобится. Кажется, понял — по крайней мере, перестал возиться и сел на песок рядом со мной. Мы долго молчали, и это было так хорошо, так правильно, что я непроизвольно поморщился, услышав его голос:
— А где же обещанные крабы? Или ты успел запугать их до такого состояния, что они уже не рискуют выходить на берег?
Хмыкаю и принимаю сидячее положение.
— Я, конечно, ужасен и могуч, но не настолько. А зачем тебе крабы? Не хватает компании?
Он улыбается, я в этом уверен, хотя почти ничего не вижу. Мы начинаем рыться в корзине, доставая кубки, лепешки, сыр, хотя чаще всего вместо еды под руку подворачиваются чужие пальцы. Потом пьем тягучее темное вино при свете огромной бледно-золотой луны, вальяжно занявшей свое законное место. Чуть заплетающимися языками рассказываем друг другу разные глупости, перемежая воспоминания невесть где услышанными байками.
— … а потом он вернулся домой из похода, а жена его встречает с младенцем на руках. Он кричит: «Это еще что такое?» А она: «Ах, меня посетил сам бог войны Арей Эниалий! Радуйся, муж мой, этот ребенок вырастет великим воином». «А почему у него нос точь-в-точь как у нашего соседа Эвриноха?» «Представляешь, дорогой, Арей выбрал именно его облик, чтобы провести со мной ночь». Эвринох потом месяца два боялся свой приметный нос из дома высунуть.
Морской берег вместо пиршественного ложа, шум прибоя вместо придворного кифареда, ленивая болтовня ни о чем вместо напыщенных здравиц… давно мне не было так хорошо.
— А у нас однажды…
Тесей без предупреждения дергает меня за руку, которой я до этого опирался на песок, и вино из кубка оказывается на хитоне. Моем. Правду сказать, там и оставалось-то совсем чуть-чуть. Вскакиваю, собираясь жестоко отомстить, но трезенец в шутливом ужасе падает на колени, закрывая голову, и тянет на манер молитвенного гимна:
— Хай, великий Астерий, плечи твои без труда могут принять на себя тяжесть небесного свода, ноги твои уверенно попирают Гею, руки твои сильны — сам Тифон не смог бы разорвать их объятия! Не гневайся на ничтожного смертного, пойдем лучше купаться!
А что? Хорошая идея. Хватаю Тесея поперек туловища и волоку в воду прямо в одежде и сандалиях — в следующий раз подумает дважды, прежде чем ронять меня на землю и издеваться. Брыкайся, брыкайся, и не таких удерж… Плюх! Ну ничего, будем считать, что я просто решил смыть винные пятна. Только топить меня не надо, я от этого нервничать начинаю. Ага, а вот и обещанные крабы! Кто-то без них скучал? Сейчас я вас познакомлю поближе — место под хитоном героя подходит, по-моему, как нельзя лучше. Ай, прекрати, я щекотки боюсь!..
Наши тела разбивают вдребезги лунную дорожку, ее осколки взлетают к черному небу и, падая, запутываются в намокших темных прядях. Мягкие ладони моря гладят кожу, вымывая из мышц усталость длинного дня, растворяя злость и обиду, понимая и принимая. Вода слегка светится, намечая яркими дрожащими точками чужой силуэт — так близко, только вытяни руку и… Ах-ха, думал меня подловить? Враг будет разбит, победа будет за Критом!
Потом, лежа на песке в один ряд с мокрой одеждой, я вяло удивлялся, как это к нам на берег не сбежалась толпа зевак — шум мы подняли изрядный! А может, и сбежалась, но луна опять зашла, и зрителей ждало бы разочарование. Сбоку пыхтел и отплевывался Тесей: нахлебался морской водички. В голове шумело, но прибой тут был явно ни при чем. Снулыми рыбинами ворочались мысли, что домой нам в таком виде возвращаться, пожалуй, не стоит. Надо бы встать, костер развести — вот будет смеху, если простудимся! Я открыл было рот: изложить свои соображения трезенцу — пусть помогает, это ведь из-за него мы промокли — но тот, кому адресовалась пламенная речь, вдруг оказался близко-близко, закрывая собой звезды. Мокрый озноб ушел, сменившись внезапным жаром. Чужая рука, взлетев в воздух, помедлила мгновение в нерешительности, а потом опустилась мне на лоб — прикосновение обжигало даже сквозь маску. Тихий шепот почти сливается с шорохом волн, лижущих берег:
— Я давно хотел спросить… зачем ты ее носишь?
Губы шевелятся сами:
— Так надо.
