— Полезли, — распоряжается исминианка, не представляя, как будет исполнять собственный приказ.
— Я не полечу, спасайся! — перекрикивая грохот катастрофы, Лалика вынуждена прижаться к уху Верховной. — Не смогу жить, когда погиб Храм!
Спорить нет сил. Амелия хватает упавший сверху увесистый камень, заворачивает в край талхи… и бьет лучшую подругу по затылку. Левдаст показывал, как это делается, на пленных. Он даже научил жрицу, с какой силой бить, чтобы не убить, а оглушить. Уроки Палача пошли впрок. Глаза Лалики закатываются, она валится в траву. Верховная хватает одной рукой руку оглушенной, другой — край лестницы и обматывает вокруг запястий женщины. В самый последний момент, отчаянно подпрыгнув, успевает вцепиться в грубую веревку сама.
Голову ломит, подкатывает противная слабость. Она не представляет себе, как заберется наверх. Но это и не нужно: лестница поднимается сама, пока женщины не скрывается в люке «колесницы». Их подхватывают крепкие руки, и женщины оказываются внутри летающей машины. Амелия безвольно распластывается на полу, на радость нет сил.
Немного отдышавшись, Амме оглядывается. Они в крошечной каморке, источником света служит странный светильник, прикрепленный к потолку. Тревожно-багровый, негреющий свет выхватывает из мрака лица людей, бросивших лестницу — Мелхиседека Атарга и архивиста Леонарда. Стены помещения сделаны из прошитой толстыми заклепками жести. Сверху-справа доносится ровный гул.
Постепенно Лалика приходит в себя. «Теперь и ты, дорогая, поймешь, как болит голова», — злорадно думает Амелия и стыдится своей мысли. Сама-то Верховная потеряла лишь несколько браслетов, а подруга — свой Храм, свою Дарящую Любовь, лучшую подругу. Голову ломит низкий рев.
— Мотор работает, — поясняет Мелхиседек. — Кстати, Верховная, что надо сказать людям, которые тебя спасли?
— Спасиб-бо, — выдавила Амелия. И думает, что она — первая Верховная жрица Исмины, которую спас Высший Палач Лиангхара. Мир определенно сошел с ума…
— То-то же. Займитесь, утешьте подругу — бедняжка потеряла все, чем дорожила, а нам только самоубийств не хватало. Держитесь покрепче. Сейчас будет трясти…
— Что?
— Я предупредил, — усмехается Мелхиседек.
С огромным трудом исминианка встает, и тут же пол круто уходит вниз и в сторону. Амелия пытается удержаться, но ее ведет в сторону и швыряет на пол. От боли в разбитых локтях на глаза наворачиваются слезы, набивая новые синяки и шишки, женщина катится в дальний угол. Ей удается схватиться за какую-то железную скобу, привинченную к стене, наверное, как раз для этого. Исминианка осматривается и видит: сам-то Высший Палач вцепился в такую заблаговременно.
— Вам нравится издеваться над беззащитной женщиной? — обиженно спрашивает она. Сейчас Амме не понимает, как глупо выглядит.
— А как же, на то я и Высший Палач, — хмыкает король. — Вы забыли мой милый титул, Верховная жрица? Ладно, отставить шуточки. Мы в таком дерьме, что это и вправду неуместно. Сейчас будет трясти еще больше — мы уворачиваемся от обломков, стрел и прочих радостей. Хотите посмотреть, что происходит? Поднимитесь наверх, в отсек для людей, там есть иллюминаторы.
— Как? — изумляется Верховная. При такой болтанке и стоять-то невозможно…
— Вон лестница, люк не заперт, на стене такие же скобы, как тут. Покрепче держитесь — и взберетесь без проблем.
Взбираясь скачущей мустангом лестнице, Амелия сто раз прокляла любопытство, но оно, видно, родилось прежде ее самой. Наконец, с усилием толкнув массивный люк, она вваливается в верхнюю кабину — и тут же катится по полу, ударившись головой о стену.
— Садись, — произносит Кормчий Бури, помогая жрице устроиться рядом с крошечным иллюмирнатором и привязывая к сидению ремнями. Жрица хочет возмутиться, но миг спустя сбивчиво благодарит главу Храма Лаэя: «летающая колесница» взмывает вверх, потом круто разворачивается. Мимо проносится гигантская глыба. Амелия сглатывает, представив последствия столкновения. Все вокруг заполняет низкий, рвущий уши грохот. Летательный аппарат встряхивает, швыряет в штопор. Выйти из него «колесничему» удалется лишь у самой земли. Амелия видит мечущихся по вытоптанным лужайкам людей, их перекошенные ужасом лица. Одежда на некоторых тлеет, на других горит: за бортом жарко, как в кузнечном тигле. И на это безумное копошение медленно, как в кошмарном сне, наплывает исполинская волна огня.
— «Солнце» взорвалось, — бормочет жрец Лаэя. — Теперь, если мы не успеем, нам конец…
Они несутся, уже не уворачиваясь от глыб (их каким-то образом умудряется отклонять в сторону Джованни). Вал огня накатывает, разрастаясь и приближаясь с каждым мгновением. «Летающая колесница» разогналась до скорости, когда внизу лишь мелькают пожираемые пламенем, засыпаемые обломками сады, ее трясет, крепления стонут, едва выдерживая неистовый напор воздуха, и наверняка бы не выдержали, но что-то снова делает Джованни. Выглядит главный маг Храма Элисара неважно: лицо побледнело, из носа на губы сползает струйка крови, глаза закатились…
Проносится пробитая заклятьем Лалики толща скалы. Амме поражается, как неизвестный «колесничий» ухитряется не врезаться в края, и окунается в простор и ослепительное сияние погожего осеннего дня. Сразу за ними из бреши выхлестывает колоссальный протуберанец пламени. Он растет, расширяется, разрушает стену, пока, наконец, не начинает проваливаться вся Храмовая гора с дымящимися руинами Храма Амриты наверху. Разворачиваясь на Кешер, «летающая колесница» закладывает широкий вираж над городом, и Амелия видит все, что случилось с Медаром, от начала и до конца.
Когда вершина Храмовой горы провалилась, некоторое время не происходит ничего. Потом там, где еще недавно был Храм, вспухает буро-багровое облако. С каждым мгновением разрастаясь, оно наползает на примыкающие к Храму кварталы, поглощает пространство Медарского залива. Облако пронзают яростно-белые лучи, и оно взрывается. «Летающую колесницу» отшвыривает, как комара, а когда город удается увидеть снова, Медар уже не узнать.
Старый город горит. Весь и сразу, прочнейшие здания рушатся под напором взрывной волны, складываются, как карточные домики, раскалываются грудами битого, оплавленного кирпича. Где только что был Храм, бушует пламя, да такое, что испаряются даже толстые каменные стены, бурлит кипящая вода Медарского залива. На миг обнажается дымящееся, растрескавшееся дно залива, а потом в берега бьет поднявшаяся копий на тридцать волна кипятка. В портовом районе Нового города Амелия видит, как исполинская волна сметает стоящие в гаванях корабли, крушит пирсы, кипяток играючи смахивает волноломы и припортовые склады, как рассыпаются семиэтажные жилые дома, и из них, еще не ведая, что их ждет, прямо в кипящую воду летят обезумевшие люди…
