Затем, тихо как во сне, с паточной тягучестью, та центральная башня подкосилась, выгнулась, опрокинулась и рухнула в зияющий кратер. Утаскивая за собой огромнейшие куски стены с обеих сторон. Всё нагромождение сложилось и рассыпалось под собственным весом на глыбы и щебень. Рукотворный оползень — сотни тонн камня покатились, врезаясь и отскакивая, вниз в сторону траншей.
— А, — неслышно произнёс Коска.
Во второй раз люди бросились лицом вниз, закрывая головы, моля Судьбы, либо каких угодно богов и духов, верили они в них или нет, об избавлении. Коска остался стоять, заворожённо глядя как великанская глыба, блок кладки, наверное десяти тонн весом мчится вниз по склону прямо к нему, рикошетя, вращаясь, подбрасывая каменные осколки в воздух — и всё без малейшего звука, кроме быть может слабого похрустыванья, словно подошвы шелестят по гравию. Свой путь глыба прервала на расстоянии не далее десятка шагов. Мягко качнулась в одну сторону, потом в другую, и замерла.
Вторая волна пыли погрузила траншею в удушливый полумрак, зато когда она постепенно стихла, Коска узрел исполинскую брешь во внешней стене Фонтезармо, не менее двух сотен шагов в поперечнике, кратер под нею теперь уже был забит просевшими обломками. Вторая башня на краю наклонилась под тревожным углом, будто пьяница заглядывает через край утёса, в любой момент способный опрокинуться в пустоту. Он увидел Виктуса. Тот встал рядом, воздел меч и прокричал. Прозвучало не на много громче, чем если бы он просто произнёс.
— В атаку!
Бойцы выбирались, несколько ошеломлённо, из окопов. Один сделал пару нетвёрдых шагов и упал как подкошенный. Иные стояли, моргая. Но в это время другие неуверенно направились вверх. За ними последовали ещё, и вскоре набралось несколько сотен людей, карабкающихся через щебень навстречу пролому, клинки и доспехи тускло отражали бледное солнце.
Коска остался в траншее, наедине с Виктусом, обоих окутала серая пыль.
— Где Сезария? — Слова тупо пульсировали пробиваясь сквозь гул в ушах Коски.
Собственный голос стал чудным бормотанием. — Его не было позади меня?
— Нет. Что случилось?
— Несчастный случай. Несчастный случай… когда мы уходили. — Выдавить слезу труда не составило, Коску с ног до головы покрывали ушибы с кровоподтёками. — Я уронил лампу! Выронил! Запалил порошок на полпути назад! — Он ухватил Виктуса за рифлёный нагрудник. — Я велел ему бежать со мной, но он остался! Остался чтобы… потушить его.
— Остался?
— Он думал, что сможет спасти на обоих! — Коска положил руку на лицо, поперхнувшись от волнения. — Я виноват! Один лишь я виноват. Воистину, он был лушим из нас. — Он заскулил небу. — За что? За что? За что Судьбы всегда забирают лучших?
Глаза Виктуса пробежались по пустым ножнам Коски, затем вернулись к великому кратеру в теле горы и зияющей бреши над ним. — Значит, умер?
— Взорвался к ебеням, — прошептал Коска. — Выпечка с гуркским сахаром — дело опасное. — Выглянуло солнце. Над ними люди Виктуса перебирались через края кратера в брешь переливающимся потоком, по видимому безо всякого сопротивления. Если кто из защитников и пережил подрыв, то был явно не в боевом настроении. Судя по всему, внешний двор Фонтезармо за ними. — Победа. По крайней мере жертва Сезарии была не напрасной.
— О, да. — Виктус скосил на него зауженные глаза. — Он бы так гордился.
Гулкий грохот толпы с той стороны дверей неуклонно нарастал, и переворот в кишках Монзы нарастал вместе с ним. Она попробовала потереть зудящие от напряжения скулы. Не помогло.
Но делать было нечего, кроме как ждать. В целом её роль в сегодняшнем грандиозном представлении — лишь стоять с прямым искренним лицом и выглядеть похожей на благороднейшую из знатных. И лучшие талинские мастера по пошиву проделали тяжкую работу чтобы эта нелепая выдумка выглядела убедительно. Они ей дали длинные рукава — прикрыть шрамы на руках, высокий воротник — прикрыть шрамы на шее, перчатки — чтоб получше смотрелась её увечная кисть. И несказанно успокоились, что можно оставить низким вырез её платья, не шокируя нежных рогонтовых гостей. Чудо, что они не вырезали великолепную дыру сзади, показать всем её жопу — как бы не единственный оставшийся лоскут её кожи без каких либо отметин.
Ничего, что может омрачить совершенство исторического момента герога Рогонта не должно быть видно. Однозначно без меча, и ей нехватало его веса, будто потерянной конечности. Она прикинула, куда в последний раз выходила без клинка в пределах досягаемости. Не на встречу с талинским советом, который она посетила назавтра после возведения в новую должность.
Старый Рубин намекнул, что ей не требуется носить меч в палате совета. Она ответила, что двадцать лет носила его каждый день. Он вежливо заметил, что ни он ни его коллеги не вооружены, хотя они все мужчины и следовательно оно им более к лицу. Она спросила, чем же тогда ей зарубить его, если меч останется снаружи. Никто не понял, шутит она или нет. Но второй раз её не просили.
— Ваша светлость. — Высунулся один из сопровождающих, вручая ей шёлковый бант. — Ваша милость, — и другой графине Котарде. — Мы сейчас начинаем.
— Добро, — отрезала Монза. Она встала перед двойными дверьми, сдвинула плечи назад, а подбородок вверх. — Давайте уж, блядь, побыстрей закончим клоунаду.
У неё не было времени в запасе. Каждый миг бодрствования за последние три недели — а она едва спала, с тех пор как Рогонт положил ей на голову обруч — она тратила, изо всех сил вытягивая Талинс из помойной ямы, куда сама же в упорной борьбе его затолкала.
Держа в голове максиму Бьяловельда — каждое успешное государство поддерживают колонны из стали и золота — она откопала каждого холуя-чиновника, из тех кто не осаждён с прежним хозяином. Обсуждалась талинская армия. Её не существовало. Обсуждалась казна. Она пуста. Система налогов, обеспечение общественных служб, защита безопасности, отправление правосудия — всё растворилось леденцом в реке. Присутствие Рогонта, ну по крайней мере Рогонта и его солдат — вот и всё что удерживало Талинс от анархии.
Но Монзу никогда не сбивал с пути встречный ветер. У неё всегда было уменье распознавать людские качества и подбирать верного человека для поставленного задания. Старый Рубин был высокопарен как пророк, вот она и сделала его верховным судьёй. Груло и Скавье были самыми безжалостными обдиралами из городских купцов. Ни одному из них она не верила, вот и сделала обоих совместно канцлерами, и усадила каждого придумывать новые налоги, соревнуясь в размерах сборов и приглядывая друг за другом ревнивым глазом.
