― Так ты говоришь, что получил лориенскую силу. ― Малкольм подается вперед. ― Значит, сам ты не лориенец?
Улыбаюсь.
― А ты что, решил, что я один из них?
Малкольм кивает.
― Ну да. Или какой-нибудь ценный заключенный землянин вроде меня.
― Нет, ― отвечаю я с некоторым волнением. ― Я не землянин. И не лориенец. ― Меня давно страшил момент, когда придется объяснять Малкольму правду. Как он отреагирует, узнав о моей принадлежности к тем, кто годами держал его в заключении и подвергал пыткам? Но я понимаю: нужно быть честным. И сейчас самое подходящее время все рассказать.
― Я могадорец.
И снова этот озадаченный взгляд.
― Пожалуй, знай я это заранее, ― говорит он, ― оставил бы тебя в лаборатории.
Оу…
Но затем Малкольм вдруг начинает хохотать…
И неожиданно я тоже начинаю смеяться и выкладываю ему всю мою историю.
* * *
Мы с Малкольмом переходим на ночной образ жизни: днем спим, ночью идем. Скользим по опушке между фермами и лесом, взбираемся на холмы, пересекаем ручьи и шоссе, находя пропитание в придорожных помойках. Так проходят недели… или месяцы? Начинаю терять ощущение времени.
Когда мы оказываемся вдалеке от освоенных полей, дорог и домов, то устраиваем тренировки. Малкольм ничего не знает про Наследия, но то же самое касается и меня. В плане грубой силы обращение с моей новообретенной способностью не представляет проблем: при желании я бы мог, в буквальном смысле, с закрытыми глазами стереть Эшвуд-эстейтс с лица Земли. Но мне еще нужно работать над контролем и точностью. Поэтому их-то мы и тренируем.
Сегодня наше занятие проходит на краю поля. Мы с Малкольмом занимаем позиции на противоположных сторонах, и я готовлюсь выпустить свою силу. Как только приготовления закончены, мы подаем друг другу сигнал взмахом руки. Поехали!
Фокусирую взгляд на Малкольме, мысленно измеряя разделяющее нас расстояние. На протяжении всей дистанции Малкольм положил на столбики ограды камушки; за каждый свалившийся камень он снимет с меня несколько очков. Силу землетрясения легче всего выпустить свободной волной, которая будет сшибать все на своем пути, но Малкольм хочет, чтобы я воздействовал только на место прямо под ним, и ни дюймом больше. По его словам, это улучшит мою меткость.
Тщательно концентрируюсь на точке под Малкольмом и жду, пока все остальное не исчезнет из виду. Затем отпускаю силу.
Бываю дни, когда мне не удается даже дотянуться до Малкольма, или вообще послать силу дальше девяти метров перед собой. А бывает и наоборот, когда дистанция дается слишком легко, и я перемахиваю, валя деревья метрах в сорока позади Малкольма. Иногда я попадаю точно в цель, и тогда почва под ним слегка трясется. В этом случае Малкольм кричит мне сделать посильней. Но случается, сила землетрясения вырывается из-под контроля, и земля под Малкольмом взрывается, подкидывая его в воздух метров на десять.
Малкольм всегда терпелив, тактичен и не пилит меня за промахи. Поэтому мне в двойне приятней, если удается набрать в нашей игре идеальный результат, заставив почву сотрясаться прямо под ним, при этом, не отправляя его в полет. Идеальный результат требует необычайного контроля. Столь трудные умственные упражнения обычно приводят в конце к мигреням, но гордое лицо Малкольма того стоит.
Собственные родители отвергли меня. А отец, по-моему, и вовсе никогда меня не любил. Мне не суждено было испытать безоговорочную любовью родителей к ребенку, которую показывают по телевизору и описывают в земных книгах.
За три года жизни в памяти Первой я не раз наблюдал за ее близкими отношениями с Хильдой ― и завидовал им. Да, они все время ссорились, но это не мешало их взаимной любви и доверию. Хильда тренировала и оттачивала таланты Первой, хваля ее за успехи. Однажды увидев это, я жаждал чего-то подобного и для себя. Наставника. И теперь он у меня есть.
Первая пообещала, что я не буду в одиночестве. И сдержала слово.
* * *
Наша дорога через страну становится совсем уж зигзагообразной, такой маршрут выбран специально, дабы не засветиться на могадорских радарах. Иногда мы делаем такие кругаля, что если б мы даже двигались в каком-то определенном направлении, я бы в жизни об этом не догадался, как и о том, что Малкольм представляет конечную точку нашего пути.
Мне нравится это бесцельное движение. Вне системы чувствую себя безопасней, словно я снова оказался в лагере гуманитарной помощи. Однако я понимаю: рано или поздно нам все равно придется выработать план, как связаться с рассеянной по планете Гвардией. С нетерпением жду встречи с моими новыми союзниками, хотя меня и берет мандраж от мысли, что они отвергнут меня за мое происхождение, пусть я и презираю свойственное могам кровопролитие.
После долгого ночного перехода мы останавливаемся на ночлег в небольшой роще на краю леса в сельском районе Огайо. Малкольм тратит уйму сил на занятия со мной, поэтому перед дневным сном я в благодарность делаю то же самое.
Тренирую его. Задаю вопросы о прошлом, пытаясь подтолкнуть его воспоминания. Конечно, дырявая память его раздражает, но он никогда не восстановит свои воспоминания, если не приложит к этому усилий. Поэтому я устраиваю ему «допросы с пристрастием», заставляя вспоминать детали.
― Что произошло перед темнотой? ― спрашиваю я этой ночью.
Малкольм расчищает землю, готовя себе место под ночлег.
― Я уже тихо это ненавижу.
― Знаю, знаю, ― говорю я. Мы оба вымотались, и эти ментальные экзекуции ― последнее, что нам обоим сейчас нужно.
Но я продолжаю настаивать:
― Что произошло перед темнотой?
― Я с ног валюсь, ― стонет Малкольм, вытягиваясь на земле. ― Все равно ничего не вспомню.
― Давай. Одно воспоминание, ― не сдаюсь я. ― До того, как тебя взяли моги, вспомни хоть что-то одно.
Малкольм молчит.
― Малкольм. А помнишь, ты говорил, что самое важное помнишь ― то, что тебе и вспоминать не пришлось? ― По крайней мере, хоть что-то из него вытяну. ― Расскажи хотя бы это.
Малкольм поворачивается ко мне с неожиданно серьезным лицом.
― Мой сын. Я помню своего сына.
Оба-на! Понятия не имел, что у него есть сын.
― Хотя и расплывчато, но я потихоньку вспоминаю детали контакта с лориенцами, пленение могами… А вот свою жизнь в Парадайз я помню досконально. ― Малкольм улыбается. ― Особенно Сэма.
― Наверное, хочешь снова его увидеть? ― спрашиваю я.
― Еще как! Думаешь, зачем я веду нас к своему родному городу? ― Малкольм смотрит на меня, явно не безразличный, как я к этому отнесусь.
Я потрясен.
