— Ну, раз так, наверно, ничего не надо понимать, — пожал плечами травник.
— Но зачем тогда... зачем...
Ялка смотрела на него. Слёзы текли у неё беспрерывно. Только сейчас она поняла, что короткая стрижка и тонзура исчезли — травник был таким, каким она его помнила, каким его знала — кудлатый, даже не собравший волосы в обычный хвост. И шрам на виске был таким же и в то же время другим, не как раньше. Таким она Жугу ещё не видела. От него как будто исходил какой-то свет, он даже держался прямее, словно с плеч его упала невидимая тяжесть, пригибавшая к земле, заставлявшая грустить и хмуриться. И он улыбался.
— Успокойся. — Жуга провёл рукой по её бритой голове, и Ялка вздрогнула. — Всё хорошо. Так было надо. Ты справилась.
— Ты... — Ялка сглотнула. — Скажи, ты... тот же? Тот же самый?
Взгляд травника на мгновение сделался тусклым, он задумался. Прошёлся пятернёй по волосам.
— Ну конечно нет, — проговорил он. — Я многого не помню, особенно то, что было в последние месяцы... Но знаешь, почему-то мне кажется, что и не надо это вспоминать. Не смотри на меня так. Я Лис, Кукушка. Полиморф. Всё равно это когда-нибудь должно было случиться, ибо дух мой много старше, чем сознание и плоть. Что плоть? Всего лишь вопрос выбора. А стать человеком — это тоже выбор. И ты помогла мне его сделать, когда я не мог.
— Кто ты?
— Я? — Травник рассмеялся и приложил её руку к своей груди. — Я такой, как ты, как все другие. Смотри: во мне нет больше магии. Она переменила мир, а остатки рассеялись. Теперь долго, очень долго никто не сможет колдовать. Всё превратится в пустые ритуалы. А я теперь обычный человек. Я проживу жизнь и умру. — Тут он посмотрел ей в глаза и задал вопрос, который застал её врасплох: — Хочешь прожить её со мной?
У Ялки кружилась голова. Всё плыло у неё перед глазами. Она и верила в происходящее, и не верила. И, как тогда, возле дома у старой шахты, она открыла рот, чтоб оправдаться, спросить, но вместо этого выдохнула: «Хочу!» — и прижалась щекой к его груди, к тёплой коже в рыжих веснушках, туда, где белел оттиск солнечного креста. Две руки обхватили её голову, и некоторое время Ялка пребывала в каком-то блаженном оцепенении. Она была готова просидеть так вечность, а затем ещё одну, но одна мысль не давала ей покоя, свербела, как червячок.
— Скажи, Жуга, — отстраняясь, сказала она, — тогда, в том доме... Ты мне долго объяснял, почему ты любишь и не любишь... Я не знала, но тогда я думала, что ты меня не любишь. Потом я узнала и подумала, что я нужна только для того, чтоб ты мог освободиться... А теперь, выходит, я опять... — Она вконец запуталась, умолкла и закончила извечным вопросом: — Почему?
— Ты нужна мне, Кукушка, — ответил травник. — А твой вопрос... Просто моя любовь — второе дерево Я долго не мог его разглядеть. Вот и всё, — закончил он и повторил, будто подводил черту: — Вот и всё.
— Почему ты сразу не сказал, что ты жив? Почему ты сразу не пришёл?
— Честно? — В синих глазах травника прыгали лукавые искорки.
— Честно.
— Боялся тебя испугать.
— Ну и напугал бы, что такого?
— Не дури. В твоём положении это... гм... не есть полезно.
Даже сейчас в Жуге говорил прежде всего врач.
Тем временем за спиной у них настойчиво откашлялись, явно привлекая внимание.
— Ну, началось... телячьи нежности... — проворчал знакомый голос. — Вы бы хоть обниматься перестали!
Ялка рассердилась:
— Карел!..
Тот на всякий случай отшагнул назад.
— Ох, ох, уж и сказать нельзя! Лучше бы подумали, что на обед есть будем.
— Пойдём наверх, — предложила девушка. — У нас там целый котёл мясного рагу. Ой... — вдруг опомнилась она. — Наверное, вам туда всё-таки нельзя: там сейчас люди.
— Ну вот, — надулся маленький гном. — Я так и знал! Хоть бы спасибо сказали!
— За что это тебе спасибо-то говорить?
— А кто, по-твоему, взрывал все эти дамбы! — Карел ткнул себя пальцем в грудь. — Мы со старым Севелоном! Или думаешь, это всё время были гёзы? Ха! Да что они понимают в дамбах! Ковырялись на Маасе, ковырялись на Исселе, прорыли две канавы... Ну и цедили по капле! Вода едва дошла до Ландсхейдена. Она у них ещё полгода поднималась бы. А мы...
— Карел, перестань! — рассмеялся травник. — Никто тебя не оговаривает, чтоб так оправдываться. И потом, ты сыт: вы и так сегодня съели за троих, и уж ты свой завтрак точно не отработал... Кстати, как там башмаки?
— Башмаки? — переспросила Ялка. — Какие башмаки? А, башмаки...
— Почти готово, — глухо, в усы, отозвалось существо с молотком. — Ещё пара гвоздиков — и можно забирать.
Ялка удостоверилась в своей догадке — хоть существо и было похоже на её давешнего знакомого Зухеля, это был всё-таки не он.
— Моя вина, — признался травник. — Ведь проклятые попы испугались в том числе и твоих башмаков — уж слишком они были хороши. Они подумали, что это дьявольская работа. Но теперь тебе бояться нечего. Снимай свои обноски и держи вот эти. Это тебе.
Ботинки были лучше прежних — увесистые, с «коровьими» носами. Ялка повертела их в руках, полюбовалась мехом, толстыми подошвами, крепкими завязками, добротной кожей. Приложила один к другому. Совпало идеально. Она искренне поблагодарила маленькое создание и повернулась к Лису.
— Я слышала, будто лепрекон тачает башмаки только на одну ногу, — тихонько сказала она.
— Так и есть, — подтвердил Жуга.
— Как же ты его уговорил сделать разные?
— А я не уговаривал. Просто Зухель тачает на правую ногу, а он, — травник кивнул на мохнатое существо, — на левую. Они братья-близнецы.
Вдруг с моря грохнул пушечный выстрел. Все обернулись.
К острову приближался корабль. Шёл он под вёслами, в бейдевинд, поэтому даже издалека можно было распознать в нём норманнский кнорр старой постройки.
— Яд и пламя... — пробормотал Жуга. — Чтоб мне лопнуть: это Яльмар, это его посудина!
Как будто подтверждая его слова, на носу корабля возникла широкоплечая фигура с длиннющим банником в руке. Банником он измерял глубину, хотя только что, по-видимому, заряжал орудие — торчащий из якорного клюза ствол кулеврины ещё дымился.
— Эхой! — прокричал великан. — Жуга, уж не ты ли это?
— Я, Яльмар, я! Какими судьбами?
Корабль подошёл ближе и стал разворачиваться.
— Какими судьбами? — поставив ногу на борт, переспросил норманн. — Ты спрашиваешь: «какими судьбами»? Ха! Клянусь Одином, это была долгая история, тут одним раскладом не отделаешься! Мы же начали всю эту заварушку — взорвали дамбу, если ты не знаешь... Но проклятые испанцы перехватили нас! Пришлось тяжеленько. Но мы прорвались! Покрошили их уйму, сами потеряли шестерых, у меня пуля в бедре — кстати, надо бы вытащить, — но наша взяла!
