Она продолжала регулярно ходить к мозгоправу. Он был, в общем, приличный дядька, хотел как лучше, носил щетину и лелеял определенные надежды на будущее. О тайной школе волшебников Джулия ему не рассказывала — если она и была сумасшедшей, то дурой уж точно нет. Она смотрела «Терминатор-2» и помнила, что произошло с Сарой Коннор.
Время от времени ее убежденность слабела. Она знала то, что знала, но не находила никакой пищи для своей веры. Гугл время от времени выдавал пару упоминаний о Брекбиллсе, но через несколько минут они исчезали словно по волшебству — видимо, кто-то бдительный исправно чистил гугловский кэш.
В апреле они наконец прокололись. Джулия нашла в почтовом ящике семь конвертов: из Гарварда, Йеля, Принстона, Колумбийского, Стэнфорда, Массачусетского и Калифорнийского технологических. Поздравляем, рады видеть вас в числе наших студентов. Ха-ха-ха, врите больше! Она прямо обхохоталась. Родители тоже смеялись — от облегчения. Продолжая угорать, она порвала конверты с письмами пополам, один за другим, и выкинула в мусорное ведро.
Вот идиоты. Хватило же ума придумать такое. Неудивительно, что вы приняли Квентина: такие же хреновы умники, как и он. Думали купить меня за пачку конвертов? Надеялись, что я променяю на них волшебное королевство, принадлежащее мне по праву рождения?
Зря надеялись. Если это игра на выжидание, то я никуда не спешу. Вы хотели решить эту проблему по-быстрому, но быстрого решения нет. Садитесь, друзья, поудобнее — Джулия сейчас сделает первый ход.
На обратном пути король вменил себе в обязанность совершать ежедневный обход корабля. Первым его шагом после отплытия с Дальнего стал Бенедикт. «Мунтжак» мчался вдаль под тропическим солнцем, и Квентин чувствовал себя глуповато: стоило снаряжать такой корабль для столь банальной поездки. Бенедикт у себя в каюте скрючился над складным письменным столиком. На разостланной перед ним морской карте виднелось несколько маленьких островков и стояли циферки, обозначавшие, видимо, глубину океана. Мели кто-то позаботился окрасить в бледно-голубой цвет.
Во время путешествия их отношения не стали теплее, но Квентину чем-то нравился этот юнец: может быть, стойкой непочтительностью к своему королю, для чего ему требовался недюжинный внутренний стержень. Кроме того, Бенедикт был величайшим на все Филлори ботаником и притом относился к виду, который в реальном мире уже не встречается: ботаник-географ.
— Ну, что поделываешь? — спросил Квентин.
— Травлю в основном, — пожал плечами юный ученый.
Все это время Квентин не часто с ним виделся, хотя пару уроков математики дать успел. Невзирая на то, что в Филлори эта наука пребывала на зачаточном уровне, парень очень быстро считал в уме; удивительно, как далеко он сумел продвинуться собственными усилиями.
— А это что у тебя?
— Старая карта, — пробурчал, не подымая глаз, юноша. — По-настоящему старая. Ей лет двести.
Квентин, сцепив руки за спиной, взглянул через его плечо.
— Из посольства взял?
— Скажете тоже. Она там на стенке висит.
— Я вижу здесь печать Дальнего.
— Я ее скопировал.
— И печать тоже?
— Все, что было на карте.
У Бенедикта, если он только не врал, был настоящий талант. Копия получилась точная и четкая, без единой помарки.
— Удивительно. У тебя просто дар к этому делу.
Бенедикт покраснел до ушей. Хвалу и хулу со стороны Квентина он сносил одинаково плохо.
— А как тебе геодезия? Ты, наверно, к другой привык?
— Терпеть этого не могу. Чертова путаница. Все не так, как должно быть. Не подчиняется математике. — С досады он даже вылез на время из своей раковины. — Неправильно все. Прямых линий попросту не бывает! Я всегда знал, что карты — вещь приблизительная, но только теперь понял, насколько. Нет уж, хватит с меня.
— Как это? Не хочешь больше быть картографом?
— Смысла нет. Гляньте вон туда, — Бенедикт махнул на стенку, за которой катились волны, — а теперь сюда посмотрите, — он ткнул пальцем в карту. — Здесь совершенство, там хаос.
— Но ведь карта — просто условность. Почему бы ей не быть совершенством?
— Карты морской болезни не вызывают.
От Квентина не укрылась ирония — это ведь он велел плыть обратно, к Белому Шпилю. Он присмотрелся к карте. Ну да, конечно: под одним из островков, расположенном чуть ли не на полях, значилось Крайний.
— Ага. — Квентин дотронулся до него, втайне опасаясь получить электрический шок. — Он ведь не по пути нам?
— Он в противоположной стороне. На востоке.
— Далеко до него?
— Два-три дня. Я ж говорю: карта старая, а острова эти движутся.
Красноречиво показывая мимикой, как ужасает его невежество Квентина, Бенедикт объяснил, что далекие острова Восточного океана никогда не остаются на том месте, где их нанесли на карту. Гласность им не по нраву, вот они и блуждают по морю с помощью некой тектонической магии, внося еще больше хаоса в географию.
Потом он шепотом сделал в уме какие-то вычисления и с высочайшей точностью — кто бы поверил, что это возможно с нависающей на глаза челкой? — от руки нарисовал карандашом вокруг Крайнего правильный круг.
— Должен быть где-то в этих пределах.
Квентин смотрел на точку острова, запутавшуюся в паутине меридианов и параллелей. В их сеть лучше не попадаться: это уже не Филлори, но где-то там сияет волшебный ключ, и он, Квентин, мог бы вернуться во дворец вместе с ним.
В памяти всплыла альбомная обложка семидесятых годов: парусник на краю бездны, в которую рушатся зеленые воды моря. Он уже кренится, и течение увлекает его туда, но умный галс при хорошем ветре еще может его спасти. Одна команда капитана, и корабль избежит губительной участи.
Куда же он пойдет в таком разе? Домой? Э, нет. Рановато.
— Можно мне позаимствовать эту карту? — спросил Квентин. — Хочу показать ее капитану.
При смене курса теплый синий океан остался позади. Впереди вздыбился черный, и температура упала сразу на тридцать градусов. Холодный дождь шквалами поливал палубу. Квентин не заметил, в какой именно точке вода преобразилась в совершенно иную стихию: она не распадалась покорно под килем, а оказывала активное сопротивление, но «Мунтжак» не терялся и резал ее почем зря.
Корабль преподнес им сюрприз, отрастив себе ниже ватерлинии — насколько было видно сквозь пену — два деревянных плавника. Квентин, не зная, магия это или часть механизма, был бесконечно благодарен старому «оленю», с лихвой вознаградившему короля за свое возрождение.
