Профессор Марч вернулся вместе с профессором Ван дер Вег. Она не стала ходить вокруг да около.
— Мы попросили вас троих остаться после занятий, поскольку решили перевести вас на второй курс в следующем семестре. Вам придётся взять на себя дополнительную нагрузку и готовиться самостоятельно, если хотите сдать экзамены в декабре, а затем подтянуться до уровня второго курса, но, я думаю, вы справитесь. Я же права?
Она ободряюще взглянула на ребят. На самом деле это был не вопрос, она просто сообщила, что их ждёт. Квентин, Пенни и Элис беспокойно встретились взглядами и опять отвернулись. По опыту Квентин уже знал, что не стоит удивляться, когда его интеллектуальные способности переоценивают, а этот благосклонный по отношению к нему жест определённо затмил кошмар с распылённым шаром. Но Пенни с Элис отнеслись к этой идее довольно серьёзно. Привилегия проскочить год обучения в Брейкбиллс звучала как море работы, а он, в любом случае, не был уверен, что хотел этого.
— А почему? — спросил Пенни. — Почему вы хотите продвинуть нас вперёд? И вы собираетесь перевести кого-нибудь на первый курс, чтобы было место для нас?
В чем-то он был прав. Согласно негласному правилу Брейкбиллс, в каждом классе было ровно по двадцать студентов, не больше и не меньше.
— Разные студенты учатся с разной скоростью, Пенни, мы всего лишь хотим, чтобы все находились там, где им больше подходит. — Ответила она.
Дальнейших вопросов не возникло. Некоторое время спустя профессор Ван дер Вег приняла молчание за знак согласия.
— Раз так, — сказала она, — то я желаю вам всем удачи.
Эти слова бросили Квентина в новую и более мрачную часть его жизни в Брейкбиллс как раз тогда, когда он только-только начал приспосабливается и привыкать к старой. До этого он так старался притворяться таким же, как все остальные. Он блуждал по кампусу и убивал время с другими первогодками в гостиной первого курса. В ней была старенькая, но уютная комната с камином, комплектом поломанных диванов и кресел, и постыдно нелепые «образовательные» настольные игры. На самом деле, это были просто волшебные версии викторин типа «Счастливый случай», перекошенные и заляпанные, с недостающими важными частями поля, карточками с вопросами и фишками. Была даже старая контрабандная консоль для игр в шкафу и ещё более старый телевизор. Он покрывался помехами и выключался каждый раз, когда кто-либо пользовался магией в радиусе двухсот яр, что происходило практически постоянно.
Но это было раньше. Теперь все свободное время Квентин проводил за учёбой. Несмотря на то, что Элиот прилагал огромные усилия, объясняя парню, во что он ввязался, до этого Квентин всё равно представлял себе изучение магии весёлым путешествием сквозь секретный сад, где он радостно сорвёт тяжёлый фрукт с низких и удобных ветвей древа знаний. Теперь вместо этого Квентин каждый день после практических занятий шёл прямо в библиотеку, чтобы быстро закончить его обычную домашнюю работу, а затем, уже после обеда, вернуться сюда, на занятия с ожидавшим его наставником.
Его наставником была профессор Сандерленд, привлекательная молодая девушка, которая на экзамене попросила его рисовать карты. Она совсем не выглядела волшебницей: она была блондинкой, с ямочками и отвлекающими соблазнительными формами. В основном, профессор Сандерленд преподавала продвинутую магию на четвёртом и пятом курсе, и ей не хватало терпения для работы с новичками. Она без устали обучала Квентина жестам и заклинаниям, графикам и таблицам. Когда у него получалось сделать все идеально, это было только начало, и она просила его ещё раз совершить этюды Поппера номер семь и номер тринадцать, медленно, вперёд и назад, просто чтобы избавиться от сомнений. Её руки совершали движения, глядя на которые, Квентин даже не мог представить себе, что сможет сделать нечто подобное. Было бы удивительно, не влюбись парень по уши в профессора Сандерленд.
Ему казалось, что он предаёт Джулию. Но ведь он ей ничем не обязан? Хотя её это, похоже, совсем не волновало. А профессор Сандерленд была здесь. Парню нужен был кто-нибудь, кто был бы частью его нового мира. А Джулия свой шанс упустила.
Квентин проводил много времени вместе с Элис и Пенни. В Брейкбиллс для первокурсников был строгий комендантский час в одиннадцать часов вечера, однако, с их дополнительными нагрузками, троице необходимо было найти способ обойти данное правило. К счастью, был один небольшой кабинет в студенческом крыле, который, опираясь на все законы Брейбиллс, позволял профессорскому составу находиться там, освобождая их от любого контролирующего заклинания, используемого для обеспечения комендантского часа. Вероятно, они оставили его намеренно, как лазейку для подобных ситуаций.
Кабинет представлял собой остатки пространства — затхлое помещение трапециевидной формы с недостаточным количеством окон — однако в комнате стоял диван, стол и несколько стульев. Профессора никогда не проверяли её после отбоя, поэтому туда отправлялись Квентин, Элис и Пенни, когда остальные студенты первого курса ложились спать.
Они были как небольшое странное племя: Элис сидела, сгорбившись, на столе; Квентин развалился на диване; Пенни же наворачивал круги по комнате, или же, скрестив ноги, сидел на полу. Ненавистные книги Поппер были заколдованы: когда по ним занимаешься, то они сообщали, допустил ли ты ошибку или нет, путём изменения цвета на зелёный (хорошо) и красный (плохо). Правда, ужасно раздражало, что они не указывали, где именно ты допустил ошибку.
Но Элис всегда знала, где ты ошибся. Из них троих она была настоящим вундеркиндом со сверхъестественно гибкими руками и запястьями, обладающим невообразимой памятью. Когда дело доходило до языков, она была всеядна и ненасытна. Пока её однокурсники тонули в мелководьях среднестатистического английского, она уже вовсю была погружена в арабский, арамейский, старонидерландский и старославянский. Она все ещё была ужасно тихой, но поздние вечера, которые она проводила в обществе Пенни и Квентина в той комнатушке, стирали всю её сдержанность, ибо им приходилось обмениваться своими записями и мнениями с оставшимися двумя людьми.
Иногда она даже показывала им своё чувство юмора, хотя чаще всего шутила она на Старославянском.
Пенни же в этом плане вообще был потерян. У него совсем не было чувства юмора. Он тренировался самостоятельно, шептал, показывал знаки своими бледными руками и махал ими перед массивным зеркалом, выполненном в стиле барокко и опирающимся на стену. На зеркале были старые, почти развеявшиеся, всеми забытые чары, поэтому отражение Пенни иногда изменялось на пейзаж, состоящий из зелёной холмистой долины без намёка на деревья или гладкий травяной ковёр, пролегающий под покрытым облаками небом. Это было похоже на телевизор с плохо установленной кабельной антенной, и поэтому на экране появлялась блуждающая картинка из других, далёких миров. Вместо того чтобы делать перерыв, Пенни всего лишь тихо и безмятежно ждал, пока изображение поменяется обратно. Если честно, зеркало действовало Квентину на нервы, будто бы нечто ужасное собиралось прогуляться по вершинам этих холмов, или же было захоронено под ними.
