Она не была готова к этой встрече. В идиотской улыбке одного правителя, в плотоядном любопытстве другого Мара находила подтверждение открывшейся ей истины: гибель Айяки будет повторяться вновь и вновь и другие матери вслед за ней будут изрыгать бесплодную хулу на несправедливость Большой Игры. Мара потупила взгляд — она не хотела, чтобы кто-нибудь мог сейчас заглянуть в ее глаза. Одна сандалия потерялась по дороге; босую ногу коркой покрыла грязь и пыль. Мара замешкалась, размышляя, пойти искать потерянную сандалию или зашвырнуть в кусты и вторую.
Впрочем, какая разница, нашептывал ей внутренний голос. Мара разглядывала босую ногу с безжизненной отрешенностью. Миновав ряды живой изгороди, она не подняла глаз, хотя муж поспешил навстречу, чтобы занять свое место рядом с ней. Напрасно он утешал ее. Мара не желала нарушать душевное уединение, где она укрылась от мира, и затруднять себя, вникая в смысл его слов.
Хокану ласково встряхнул ее, заставляя поднять глаза.
Перед Марой стоял вельможа в красных доспехах, худощавый, щеголеватый, с отличной выправкой и надменно вздернутым подбородком. Мара вперила в него полубезумный взор. Незнакомец прищурился и что-то произнес. Рука с находившимся в ней предметом совершила движение, и на Мару повеяло язвительной насмешкой, которая пропитывала весь его облик.
Взгляд Мары обрел прежнюю остроту. Глаза выхватили эмблему на шлеме молодого человека, и ее пронзила дрожь.
— Анасати! — вскричала она.
Возглас прозвучал отрывисто и резко, как щелчок от удара кнута.
Властитель Джиро сухо улыбнулся:
— Вижу, властительница соблаговолила узнать меня.
Мара напряглась, медленно наливаясь гневом. Она молчала. Пальцы Хокану незаметно сжали ее запястье — предостережение, оставленное Марой без внимания. В ушах у нее стоял гул, словно шипела, готовясь к нападению, тысяча разъяренных саркатов или бурные воды вздувшейся после грозы реки с грохотом ворочали шершавые камни.
Джиро поднял вверх предмет, который держал в руке: небольшую игрушку-головоломку, искусно вырезанную в виде переплетенных колец.
— Тень моего племянника заслуживает памятного дара от Анасати, — сказал он, склоняя голову в официальном поклоне.
— Памятного дара! — повторила Мара свистящим страдальческим шепотом. Вся душа ее взбунтовалась: на огненное ложе отправил ее первенца «подарок» от Анасати.
Она не помнила, как качнулась вперед, как вывернула запястье, рывком высвободившись из железной хватки Хокану. Вопль ярости поразил слух собравшихся, как звон обнаженного меча из металла; руки взлетели, как когтистые лапы.
Джиро отшатнулся, от испуга и удивления выронив игрушку. А Мара уже вцепилась в него, добираясь до горла между застежками доспехов.
Ближайшие к ним властители не удержались от восклицаний, когда маленькая женщина, грязная и мокрая, в приступе лютой ярости, с голыми руками бросилась на бывшего деверя.
Реакция Хокану была по-солдатски быстрой: он попытался оттащить Мару от Джиро, прежде чем прольется кровь.
Но непоправимое уже случилось.
Джиро обвел сверкающим взором ошарашенных наблюдателей.
— Призываю всех в свидетели! — вскричал он с негодованием, в котором звучало плохо скрытое ликование.
Теперь у него есть столь долгожданная законная возможность приступить к осуществлению самой заветной мечты: повергнуть Мару к своим ногам, унизить и растоптать.
— Акома нанесла Анасати оскорбление. Пусть все присутствующие знают, что союза между нашими семьями больше не существует. Я заявляю о своем праве смыть позор с имени Анасати, и он должен быть смыт кровью!
От Хокану требовались решительные действия.
Воины почетной стражи плотным кольцом сомкнулись вокруг Мары, дабы никто не увидел, как их госпожа, не помня себя от ярости, молотит мужа кулаками по груди. Хокану срочно подозвал Сарика и Инкомо.
Советникам хватило одного взгляда на обезумевшую от горя госпожу, чтобы убедиться: душевные терзания сломили ее. Мара не различала лиц и была явно не способна принести публичные извинения властителю Джиро. Именно из-за него и нашло на Мару это умопомрачение. Даже если бы рассудок вернулся к ней до отъезда гостей, время для попыток примирения было упущено, и не имело смысла добиваться встречи сторон, считающих себя оскорбленными. Могло получиться еще хуже. Оба советника — старый и молодой — понимали, что размер бедствий, порожденных непозволительной вспышкой Мары, с каждой минутой нарастает и теперь уже слишком поздно что-либо исправлять.
Хокану корил себя за то, что без должного внимания отнесся к предостережению Изашани, но время не позволяло предаваться раскаянию: требовались быстрые решения.
— Сарик, — распорядился он, — подготовь и огласи обращение. Никакой лжи; но дай понять, что властительница занемогла. С минуты на минуту можно ожидать, что Джиро потребует ответа за нанесенное ему оскорбление, и нам необходимо заранее выработать тактику, которая позволит как-то смягчить его обвинения и поскорее выпроводить официальных гостей.
Первый советник поклонился и двинулся прочь, по пути подбирая в уме слова формального обращения.
Не дожидаясь, пока его попросят, вперед вышел Люджан.
Не удостаивая вниманием взбудораженных властителей, теснившихся вокруг его воинов, чтобы поглазеть на сраженную горем Мару, он не отвернулся от нее в минуту позора. Сняв наручи, меч и поясной кинжал, военачальник пришел на помощь Хокану, которому стоило немалого труда удерживать мечущуюся, вырывающуюся жену. Бережно, чтобы не наставить госпоже синяков, Люджан принял заботу о ней на себя. Хокану, облегченно вздохнув, обратился к Инкомо:
— Поспеши в особняк, собери служанок Мары и отыщи лекаря, способного приготовить сонное снадобье. Потом присмотрись к гостям. Может понадобиться помощь всех союзников, которые у нас остались: мы на волосок от вооруженного столкновения.
— Властитель Хоппара и отряд Ксакатекасов к вашим услугам, — раздался чуть хрипловатый женский голос.
Плотные ряды почетной стражи расступились, пропуская властительницу Изашани, одетую в изысканный наряд пурпурных и желтых тонов. Только колдовским воздействием ее красоты и уверенной осанки, граничащим с чудом, можно было объяснить, как вышло, что воины освободили ей проход.
— А я могу побыть с Марой, — предложила она. Безошибочно угадав искреннее сочувствие гостьи, Хокану кивнул.
— Да простят нам боги мое недомыслие, — пробормотал он, как бы извиняясь.
— Твоей семье принадлежит наша вечная благодарность.
