Джиро вовсе и не добивался публичных извинений; зато он постарался собрать вокруг себя правителей, наиболее откровенно выражающих недовольство усилением власти императора. По общему мнению Сарика и Инкомо, властитель Анасати умышленно возводил препоны на пути к примирению, делая все, чтобы как можно больше опозорить Акому. Громкие сетования Джиро достигали ушей каждого, кто находился поблизости: он, дескать, приехал на похороны племянника, полагаясь на традиционное перемирие, обязательное для всех участников подобных церемоний… и какого же обращения он здесь удостоился? Хозяйка дома набросилась на него с кулаками, бросила ему в лицо мерзкие обвинения и публично унизила! Любой правитель — даже если он питал к Маре сострадание и понимал причины ее безрассудного порыва — не мог отрицать очевидного: смертельное оскорбление действительно имело место, но никаких попыток искупления вины не последовало. О том, что после пережитых потрясений Мара еще слишком слаба, чтобы принести надлежащие извинения, догадывались многие, однако им не удалось утихомирить Джиро: он не желал слышать никаких доводов.
В Палате собраний дворца Акомы становилось душно; перегородки были плотно сдвинуты, образуя непроницаемый заслон для любопытных взглядов. У дверей стояли на страже покрытые шрамами ветераны прошлых войн. Они не были облачены в сверкающие лаком парадные доспехи, но их походное снаряжение прошло проверку в былых сражениях.
Сидя на одном из небольших возвышений, Хокану в отсутствие Мары спокойно опрашивал ее верных сподвижников: он хотел выслушать их мнения касательно событий прошедшего дня.
Строго говоря, они не были обязаны повиноваться консорту, поскольку присягали на верность не ему, а лишь самой Маре. То, что они молчаливо признали его право командовать, красноречиво свидетельствовало: они всецело полагаются на его решения и полностью доверяют ему действовать так, как он сочтет нужным, в интересах госпожи. Тронутый их преданностью до глубины души, Хокану вместе с тем встревожился, поскольку это означало, что все очень хорошо осознают, насколько опасно положение. Только бы не оплошать, мысленно взмолился Хокану.
В угрюмой тишине он выслушал доклады командира легиона Ирриланди и военного советника Кейока о численности гарнизона; военачальник Люджан в это время занимался подготовкой армии Акомы к сражению.
— Даже если Джиро понимает, что его ждет разгром, у него нет выбора: честь требует, чтобы он кровью смыл публичное оскорбление. — Старый Кейок, словно для пущей выразительности, стукнул костылем по полу. — Вряд ли он удовольствуется поединком между бойцами, выставленными с обеих сторон. Дело может обернуться совсем скверно, если обвинения Мары услышали не только те, кто стоял поблизости; тогда ее намек на то, что Джиро нанял тонг для убийства Айяки, может быть воспринято как оскорбление всему клану Ионани, а это означает только одно — неминуемый призыв к клану.
После такого заявления в палате установилось гробовое молчание, отчего стали слышны даже шаги слуг, снующих поодаль в огромном зале. Раздавались и более громкие звуки: офицеры из разных домов созывали хозяйские семьи к фамильным паланкинам — господа спешили как можно скорее покинуть владения Акомы. Сидевшие на возвышении обернулись, прислушиваясь к этим возгласам, и обменялись понимающими взглядами: война кланов разорвет Империю в клочья.
Не желая поддаваться столь мрачным размышлениям, заговорил Сарик:
— Но кто же способен всерьез поверить в такую возможность? Ни один тонг не разглашает имен своих нанимателей, а нам в руки почему-то попадает улика, которая недвусмысленно указывает на причастность Анасати к гибели Айяки. Братство Камои не совершает подобных промахов, так что поневоле задумаешься. Я склонен подозревать, что нас умышленно наводят на ложный след.
— След руки Джиро в этом преступлении слишком очевиден, — согласился Инкомо, многозначительно покачивая скрюченным пальцем. — Будь убийцы столь неосмотрительны, не видать бы им богатых клиентов. А община Камои потому и превзошла своим могуществом все другие тонги, что ни один из ее секретов никогда не был раскрыт. — Он обвел взглядом лица сидевших вокруг стола. После… ах да, после пяти неудавшихся покушений на Мару эти закоренелые злодеи ни с того ни с сего позволяют кому-то из своих «обронить» перед смертью предмет, изобличающий Анасати? Маловероятно. Отнюдь не убедительно.
Глаза Хокану сверкнули недобрым блеском.
— Нужно вернуть Аракаси.
Аракаси обладал многими талантами, и его способность разбираться в клубке политических интриг и личных притязаний бесчисленных правителей Империи иной раз граничила с чудом.
— Необходимо выяснить, куда ведет этот след, бросающий тень на Джиро, ибо за всем этим скрывается истинный убийца мальчика. — Хокану вздохнул. — А пока что все наши предположения так предположениями и остаются. После смерти Тасайо Минванаби кто же осмелится предпринимать какие-то шаги, чтобы отнять жизнь у Слуги Империи?
Сарик хмуро поскреб подбородок.
— Господин, тебя ослепляет любовь к жене, — не без сочувствия сказал он.
— Простой народ, возможно, видит в ней своего кумира, но в иных сердцах ее быстрое восхождение к вершинам власти порождает зависть. Многие были бы не прочь поспособствовать скорейшему переселению Благодетельной в чертоги Туракаму — хотя бы из-за того, что она идет наперекор традициям. И еще из-за того, что ей присвоен ранг, о каком никто из прежних Имперских Стратегов и мечтать не смел. Другим нестерпимо видеть, какие знаки благоволения оказывает Ичиндар нашей госпоже, вот им и мерещится, будто это умаляет престиж их дома или мешает воплощению их собственных честолюбивых замыслов. Они-то с радостью предприняли бы любые шаги, чтобы сбросить Мару с пьедестала… если бы осмелились.
С трудом сдерживая нетерпение, Хокану повторил вопрос:
— Так все-таки кто же осмелится?
— Из всех нас это может знать разве что Аракаси. — Сарик взглянул на Инкомо и, тщательно подбирая слова, чтобы ненароком не обидеть старика, задал другой вопрос, беспокоивший его самого:
— Скажи, вправе ли мы утверждать наверняка, что не десница твоего прежнего хозяина дотянулась к нам из царства мертвых и нанесла удар возмездия?
Услышав эти слова, Кейок впился в Инкомо буравящим взглядом. Бывший первый советник властителя Минванаби, а ныне второй советник властительницы Акомы на мгновение опешил, но не дрогнул и, прочистив горло, ответил:
— Если такое намерение и существовало, я не был в него посвящен. Но Тасайо был человеком скрытным и опасным. Он очень часто обдумывал и выполнял свои планы без моего ведома. В тех случаях, когда любой другой правитель на его месте воспользовался бы моими услугами, Тасайо сплошь и рядом отстранял меня от участия в своих делах. Однажды моего прежнего господина посетил сам Обехан из тонга Камои. В тот раз у меня сложилось впечатление, что этот визит имел какое-то отношение к убийству шпионов Акомы, состоявших на службе у Минванаби. — На худом лице Инкомо отразилось неприкрытое отвращение, — как видно, воспоминание было не из приятных. — Судя по всему, сначала они обменивались угрозами, а потом заключили некую сделку. Но никто не расслышал ни слова из их разговора. Могу утверждать лишь одно: за всю свою жизнь я не видал властителя Минванаби в такой ярости, как в тот раз. Он просто бесновался у всех на виду. Господину Тасайо многое можно поставить в вину, но владеть собой он умел. Чего-чего, а хладнокровия ему хватало с избытком.
