«Надо бы этим троим дать возможность работать вместе — хорошо дополняют друг друга», — подумал Генрих и поклонился им всем.
Всё складывалось удачно, и утренняя паника уже казалась продолжением дурного сна. Да, светлые не в один момент смогут наладить поставки оружия. Тем более, надо обернуть ситуацию для них так, чтобы они сами захотели помогать.
Ещё надо узнать про новую королеву Наземных. Подбить к ней клинья. Она, конечно, наверняка стерва — другие во власть не идут, — но кто её знает, о чём она сейчас думает.
И, самое главное, необходимо было пристроить куда-то Алтын-кёс. Слишком прозорливой казалась девушка. Как бы дочурка не начала свою игру на религиях за спиной неудавшегося папочки. С ней было сложнее всего: она — сформировавшийся человек, с устоявшимися взглядами. И если бабка привила ей ненависть к своему отцу — с этим трудно будет бороться, подарками и привилегиями здесь не отделаешься. Да и что он может предложить ей? Место Самой-главной-жрицы? При том, что сам не хочет придумывать культы и обряды для своей богини? Смешно.
Давать ей больше еды, что перепадёт от эльфов — она заподозрит его ещё сильнее, упрекнёт в контрабанде и в связях не пойми с кем: ведь не самозваная же богиня присылает ему еду, в конце концов!
Женская логика! Генрих никогда не понимал женщин до конца. То ли дело было раньше, во время патриархата — не приходилось мучиться и иметь дело с властительницами и авантюристками.
Алтай.
Пашка не отзывался и никого не впускал. Иногда из его комнаты доносились гитарные переборы и тихий неразборчивый голос.
Рина с Наваном пытались выманить его сначала просто, потом на остатки конфет. Менестрель отмалчивался и даже не ругался.
Рыжая махнула рукой и пошла охотиться, не разбирая бардак из своих вещей в комнате Грима и не дожидаясь возвращения его с едой. Наван побрёл к себе и обнаружил отсутствие белки. Снова пошёл выковыривать Тель из её комнаты. Как выманить её — он знал.
— Эльфёнок, слушай, тут Пашка не выходит. — За дверью послышалось шевеление, и маг приободрился. — Мы с волчёнкой пробовали с ним поговорить, а он молчит.
Дверь скрипнула, на пороге появилась Тель. Честно пыталась сделать взгляд равнодушным. Но жалость к Навану скрыть не смогла. Девушка молча прошла мимо мага.
Менестрель сперва не отозвался и на её голос. Но, к его несчастью, он был последним, кого целовала Тель, и полуэльфийка всё ещё помнила след его ауры. Павел почувствовал магию, направленную на его успокоение, и взбесился.
— Отвалите от меня все! Что надо? Я меч защитил, что ещё? Может, хотите, чтоб я эльфов рубил направо-налево? Или стрелял из кустов? Спасибо! Хватит! Настрелялся по самые гланды, б…, - он всё-таки вспомнил матерное слово под конец.
Тель мягко улыбнулась и жестом попросила Навана уйти. Тот сперва корчил недовольные рожицы, потом сдался.
Эльфийка мягко, но настойчиво давила свою успокаивающую магию. Пашка медленно переходил от ярости к истерике.
— Пострелял! Больше не хочу! И в живот, и в голову! И всё выворачивается, кровь, наружу всё!.. Не могу больше! — всхлипы слышались откуда-то с пола, парень сел или вовсе лёг.
— Расскажи мне. Расскажи мне про те случаи. Раньше, — мягко попросила Тель. И за дверью что-то гулко упало. Пашка не заметил.
— Не хочу. Там были… люди. Это были люди, не эльфы. Не хочу говорить… Но я не хотел, мне просто дали пистолет… На всякий случай. Раньше по банкам пустым стрелял — учился. А на этой сходке — пришлось стрелять. Меня как самого мелкого оставили за помойкой. Чтоб смотрел. Учился. А те, другие, наших порвали. То есть всех… И от них только двое остались и главарь. Мне чуйка орёт бежать, а я двинуться боюсь — вдруг увидят…
Пашка замолчал, переводил дух. Заново переживал те события. Тель не всё понимала, но не переспрашивала, давая просто высказаться.
— Эти двое ко мне идут, прямо к баку, где я сижу. Пистолет в руках — холодный, тяжёлый. Я даже не помню, какой, тогда ещё не разбирался в них. Мне чуйка показывает, где они, я высовываюсь и пытаюсь на курок нажать. А он не жмётся. Эти остановились, офигели. Потом заржали. А я сижу, понять не могу. А братки тоже на нервах, один возьми и ляпни: «предохранитель». Не ожидали от меня, что выстрелю. А я ствол дёрнул. И пальнул. По головам. Сразу… Они… Лиц у них не было уже.
Чуйка голосит на главаря идти. А он — тоже за пистолет. Я свой вскидываю — осечка. И у него осечка.
Я ему: «Щас менты приедут. Прям щас, не купленные».
А он стоит и щурится на меня, типа, прикидывает, не взять ли себе. А мне лет десять, не помню.
Короче, я разворачиваюсь — и дёру. А сзади сирены… В общем, я следил потом, повязали главаря этого. А сейчас под амнистию попал или выкупили — но он выйти должен был. Вот я к вам и прибился…
Я после этого есть неделю не мог, всё руки в лужах мыл. Потом уже бабушке с её огородом помогал. Она меня, считай, на ноги поставила. Учила, как больше гопарям не попадаться.
Пашка замолчал. Уже не всхлипывал. Тель подождала чуть-чуть, потом спросила:
— А зачем же ты просил Шина учить тебя владеть мечом, если не хочешь убивать?
— Ну как… — запнулся парень. — Романтика. И потом, надо же было восторженного рохлю играть. Взяли бы они меня, если б я им тут расписал своё прошлое?
— Взяли бы… — улыбнулась Тель, услышав гордость в словах Пашки.
— Не. Им не нужны конкуренты. Им нужно пушечное мясо. Вот я и стал тем, кто им нужен…
Дверь открылась. На пороге стоял Павел. Лицо его было спокойное и до жути взрослое. Такие бывают только у детей улиц. Только сейчас Тель заметила хрипотцу ломающегося голоса, небольшой кадык на горле. Но где-то в глубине глаз ещё светился огонёк пыла юности и интереса ко всему необычному, что происходит вокруг.
«Нет, — подумала Тель, успокаиваясь, — это он сейчас играет браваду передо мной. А на самом деле — всё ещё восторженный мальчик, которому пришлось пережить наитруднейшую ситуацию. Воспоминания о ней он запихнул в дальний угол памяти. И они его не трогали до сего момента».
Тель очень старалась не показать Пашке жалость.
— Пойдём, пошатаемся по лесу, — тихо предложила она… — Ты мне почитаешь свои стихи.
— А ты меня ещё раз поцелуешь? — с нахальной улыбкой спросил Пашка. В глазах плясали бесенята.
— Не наглей, Nyelle Morn[109] — с улыбкой ответила Тель. — Лучше девушку найди себе.
Пашка вскинулся было повозмущаться её равнодушием к его исповеди и душевному состоянию. А потом решил, что правда не хочет говорить обо всех этих убийствах и целоваться так.
