― Какого черта тебе надо, Грейнджер?
― Я извиняюсь, ― ответила она. Нет, погоди. Нет. Она что, с ума сошла,
говорить такое Малфою? ― То есть, я не изви… ― Что, ради Мерлина, она хотела сказать?
― Тогда иди на фиг, ― прохрипел Драко, и вскоре опять раздался звук сливающейся воды в унитазе.
Гермиона закатила глаза. ― Послушай, ― она повысила голос, пытаясь изобразить уверенность, которой не было и в помине, ― Я просто… У тебя все в порядке?
― Нет.
― Позвать мадам Помфри?
Драко засмеялся.
― На твоем месте, Грейнджер, я бы валил отсюда по-быстрому.
Пожалуй, вот тут действительно надо остановиться. Но она была Гермионой Грейнджер. И с каждой минутой все больше и больше обретала уверенность.
― Тебя уже довольно долго рвет, Малфой, ― она попыталась заставить голос звучать не озабоченно, а раздраженно. Потому что, разумеется, это именно то, что она чувствует. ― Я просто спрашиваю, вот и все.
― Как насчет — зайти и посмотреть самой, Грейнджер?
Голос прозвучал неожиданно близко. Гермиона испугалась и инстинктивно отскочила от двери.
― Нет! Нет, ты прав, проехали. ― Вот и ответ. Ей определенно не хотелось туда заходить. Поняв это, Гермиона почувствовала странное облегчение.
Но было слишком поздно. И она не наложила запирающее заклятье на дверь спальни. Дверь открылась.
― Я настаиваю, ― прорычал Драко. — Его хриплый голос был теперь отчетливо слышен. Гермиона смотрела на него широко открытыми глазами. Он стоял в дверном проеме, подсвеченный сзади тусклым светом из ванной, и выглядел совершенно изможденным. ― Думаю, тебе полезно знать, какие могут быть последствия, ты, маленькая сука, которая сует нос не в свои дела.
Он шагнул в ее спальню. И Гермиону накрыла волна тошноты.
― Нет, Малфой, ― заявила она как можно более решительно. ― Убирайся. Я тебя не звала.
― Поздно.
― Я говорю, нет. Убирайся к чертовой матери.
― Что случилось с «с тобой все в порядке, Малфой?» — съязвил он. ― Уж решай, Грейнджер, либо тебя это волнует, либо нет.
― Меня это не волнует, ― ответила она, ― Мне плевать. ― Особенно после того, как поняла, что даже сейчас, выблевав все свои чертовы мозги, Малфой продолжал быть полным козлом. Естественно, а кем еще он мог быть? Он таким уродился, черт побери.
― Тогда зачем спрашивать, Грейнджер?
Гермиона растерялась. Она не знала. И как бы ни пыталась найти ответ, ответа не было. Она-не-имела-ни-малейшего-понятия. Но в одном была уверена — она жалела об этом почти так же сильно, как и о прочих своих недавних действиях.
― Что ты собираешься делать, Малфой? ― спросила Гермиона, вздрогнув от звука собственного голоса: он был таким слабым. Она вскинула подбородок и незаметно бросила взгляд в сторону своей палочки. ― Нам не о чем говорить, просто уйди в свою комнату.
― Не о чем говорить?
― Да. ― Кажется, он должен верить в это даже больше, чем она.
― То, как ты на меня смотрела внизу, говорит о другом.
― Как смотрела?
― Ты не веришь.
― Драко изо всех сил старался, чтобы голос не звучал жалобно. Его все еще тошнило. Так больно. И когда в конце концов его вырвало жирной желтой желчью, он подумал, что единственный способ унять пульсирующую боль внутри — это восстановить равновесие.
Он не дал Пэнси ударить ее. И никто не поверил его объяснению. Поэтому сейчас ему нужна компенсация. Восстановить равновесие. Выбить из Грейнджер все, что она могла себе навоображать. Выжечь ту часть себя.
― Не верю во что? ― В ее голосе беспокойство. И раздражение. ― О чем ты?
Он помотал головой.
Тогда Гермиона решила, что он сошел с ума. Совершенно, абсолютно сошел с ума.
Драко прищурился.
― Извинись за то, что не поверила мне.
― Не… что?
― Я разочарован, Грейнджер.
К ее злости добавился маленький, липкий страх.
Она не понимала. Для нее это было совершенно необычное ощущение. Что-то в том, как Малфой сейчас смотрел, было невыносимо тревожным. Темный, голодный блеск в глазах. Ее отражение. Он был слишком близко.
― Малфой, стой, ― сказала она дрожащим голосом, попятилась и прижалась к стене. ― Я не понимаю. ― Как она не любила эти слова.
― Я бы позволил ей, ― ответил он пугающе спокойно. ― Я бы позволил ей убить тебя, если бы ей захотелось.
Сердце Гермионы екнуло.
― Так вот в чем дело. ― Она чуть не рассмеялась от облегчения. ― Убить меня? ― повторила определенно более уверенным тоном. ― Ты такой добрый мальчик, Малфой.
Драко подумал, что она говорит почти как его мать. Эти слова. Он выпрямился и поправил:
― Мужчина. ― Безразличие в его голосе приобрело оттенок раздражения.
Гермиона подхватила игру.
― Если бы я хотела сказать «мужчина», так бы и сказала.
― Я не мальчик, бл*, ― воскликнул Драко так громко, что она подпрыгнула. ― Не смей называть меня мальчиком, мать твою, ты, тупая шлюха. ― Тупая гребаная шлюха.
Где-то в сознании прозвенел тревожный звонок. Заткнись, Гермиона, что-то тут не так. С ним что-то не так. Заткнись.
Гермиона промолчала.
― Запомни, ― рыкнул он, глядя на нее с непонятным выражением. ― Что я сказал. Я бы позволил ей избивать тебя, пока не вытекла бы вся кровь, и ты бы не сдохла.
Драко хотел, чтобы ее глаза не сияли сейчас так ярко. На них было просто больно смотреть. Они просто кричали.
Гермиона не ответила. Хорошо. Если ему везет, она должна сейчас думать о крови. И смерти. И о том, как бы он смотрел на нее. И ничего не делал. Абсолютно ничего, блин. Интересно, как ей это понравится? Исправлял все свои маленькие ошибки. Все брошенные взгляды, запрещенные мысли. Каждый раз, когда он думал о ней, а не о Пэнси. Каждый раз, когда переставал думать только о том, как превратить ее жизнь в кошмар.
Драко посмотрел прямо на нее и увидел. Впервые за все чертово время в Хогвартсе она боялась его. Теплый, тяжелый, тягучий страх. И он жадно пил этот страх и не мог остановиться.
― М-Малфой…
― М-Малфой! ― передразнил он. ― Прекрати! Пожалуйста!
Это был его способ просить прощения. Ты видишь, отец?
― Вся та чушь, которую ты мне тогда сказала, Грейнджер, все эти маленькие злобные гнусные инсинуации, которые выползли из этого твоего рта… ― ее рот… ― У меня не было возможности ответить.
― Ты ответил, ― быстро сказала она. ― Или забыл? ― она восхитительно дрожала, все еще полная той бешеной ярости, от которой горело лицо. ― В ответ ты попробовал мою кровь.
― Заткнись.
― И наверняка все еще чувствуешь ее вкус.
― Вранье.
Нет. На этот раз он не позволит этой маленькой суке. Не позволит ей завести его. Завязать кости в болезненные узлы. Не надо яда по поводу отцов, и сердец, и боли, и крови. Он не будет слушать. Сейчас его очередь. И отец следит за ним, даже после смерти. Отец узнает.
