– Ну, не отвратителен ли он? Не мерзок ли? – спросил дядюшка Кинц со скромной гордостью. – Правда, невероятная гадость? Не бойся, дорогая моя, он не причинит тебе никакого вреда. А теперь смелее, дитя, заставь его исчезнуть. Я уверен, у тебя получится. Только не позволяй ужасу овладеть сознанием.
Элистэ хихикнула.
– Ой, дядюшка, такого безобразия я в жизни не видела! Он потешный, мне он нравится.
– Так заставь его исчезнуть, дорогая моя.
– Но я не хочу, пусть еще немного побудет!
– Я рассчитывал совсем на другое, – растерянно и не без разочарования заметил Кинц, махнул рукой, и тварь сгинула вместе с исходящей отнес вонью.
– Пожалуйста, дядюшка, верните его!
– Вероятно, требуется совсем другой подход. Попробуем еще раз, – произнес Кинц. Из коврика выросли крохотные цветущие яблони; повеяло нежным ароматом.
– Чудесно, – улыбнулась Элистэ.
– То ли еще будет. Смотри.
Под деревцами возникла кукольная фигурка девушки: тонкий стан, красивое лицо, большие глаза, волна белокурых волос.
– Это же я!
– Несомненно, дорогая моя. Но смотри дальше.
Рядом с ней появилась другая фигура, на сей раз мужская, – молодой человек, высокий, стройный, подвижный, с острыми чертами, черноволосый и черноглазый.
– Дреф? – Элистэ нахмурилась. – Дядюшка, что вы задумали?
Молчание.
Две маленькие фигурки шли под цветущими деревьями. Мужчина обнял девушку за талию, она же склонила голову ему на плечо.
Щеки Элистэ покрылись румянцем.
– Дядюшка, это не смешно! – воскликнула она. – И даже несправедливо! Мне это не нравится.
Молчание.
Неслышный ветерок всколыхнул крохотные ветви, и малюсенькие лепестки дождем осыпались на волосы девушки. Молодой человек смахнул их, и девушка наградила его улыбкой.
– Дядюшка, я вам доверилась, а вы надо мной издеваетесь. Как вам не стыдно! Как вы могли?!
Молчание.
Молодой человек поцеловал девушку в губы.
Элистэ вскочила На глазах у нее выступили слезы.
– Не хочу этого видеть! – закричала она. – Не желаю!
Ее переполняли злость и стыд. И как солнечный свет, пропущенный сквозь линзу, так и все ее возмущение и решимость сфокусировались на миниатюрной пасторальной сценке. Впервые упражнения, которыми она исправно занималась все эти дни, обрели для нее реальный смысл – они научили ее, что такое полное неприятие и как его добиться.
Деревца, цветы и кукольные фигурки исчезли в мгновение ока.
– Ну и ну! – сказал Кинц. – Какие страсти, дитя мое.
Она ошеломленно поглядела на пустой коврик, подняла взгляд на Кинца и вновь посмотрела вниз.
– И это сделала я?
– Воистину ты, моя дорогая, и еще как успешно Поздравляю! Я горжусь моей красавицей племянницей. – Элистэ продолжала во все глаза смотреть на дядюшку Кинца, и его восторги уступили место замешательству. – Дитя мое, ты не гневаешься? Я уже сожалею, что прибегнул к такому недостойному приему. Ты прощаешь своего старого дядюшку?
– Ну, конечно. О чем говорить! Но наваждение – оно и вправду исчезло по моей воле? Это не вы его уничтожили?
– Разумеется, нет. Разве тебе самой ничто не подсказывает?
– Нет… то есть, может быть… не уверена…
– Недостает уверенности и самоконтроля, но ежедневные упражнения разовьют и то и другое. Ты ведь продолжишь упражнения, дорогая моя? Теперь, когда убедилась, что дело того стоит?
– Убедиться-то убедилась, но радости от этого мало. Убедиться, что наваждения – всего лишь тени, узнать, что мысль, простое усилие сознания способны их уничтожить… Чары наполовину утратили для меня свою прелесть и тайну.
– Увы, дитя мое, это печальная правда. Такова плата за знание. И все же натренированный разум надежно защищает от наваждений. Я хочу быть уверенным, что разум моей племянницы недоступен внушениям.
– Я тоже, так что придется привыкнуть видеть вещи в их истинном свете. Я продолжу упражнения, дядюшка.
– Отлично, моя дорогая. Полагаю, ты об этом не пожалеешь.
Дядюшка Кинц вскоре ушел – последнее время он ночами общался с конными статуями в районе столичного Арсенала. Элистэ вернулась к себе, смирившись с тем, что в очередной раз будет ужинать в одиночестве. Но тут она ошиблась: Дреф вошел следом за ней. Она не видела его и не говорила с ним уже двое суток – он все время где-то пропадал. Элистэ сразу поняла: что-то произошла – вид у него был подавленный и усталый. Он был сам на себя не похож.
– Дурные известия? – тревожно спросила она.
– Да. Вы лучше присядьте.
Она села. Судя по всему, дурные известия имели к ней самое прямое отношение. С нарастающим беспокойством Элистэ следила, как он вынул из кармана бумагу, развернул, разгладил и положил на стол.
– Полюбуйтесь. Вечером расклеили по всему городу.
Элистэ осторожно взяла бумагу и прочитала:
«Распоряжение Комитета Народного Благоденствия: НАГРАДА В СТО РЕККО за сведения, которые помогут задержать…»
Это превзошло ее самые мрачные опасения. Два портрета, два врага народа, два имени: бывший Возвышенный Кинц во Дерриваль, бывшая Возвышенная Элистэ во Дерриваль. Описание внешности разыскиваемых верно до последней мелочи. Изображения: две гравюры на дереве грубой работы – дядюшки Кинца, весьма неточное, и ее, удивительно похожее – лицо сердечком, широко расставленные глаза, изгиб губ, все как есть.
Недоумевая, Элистэ долго изучала бумагу.
– Нам никогда не установить наверняка, откуда у них ваши имена и изображения, но кое о чем я догадываюсь, – ответил Дреф на ее невысказанный вопрос. – Помните, в Дерривале отряд собратьев добрался до домика вашего дяди? Их не остановило наваждение, скрывающее тропинку, они прекрасно знали, куда идут.
– Я тогда так и не поняла, в чем дело. Дядюшка Кинц говорил, что за нами, должно быть, следили, но я не представляю, каким образом.
– Я тоже, но зато догадываюсь, кто именно. Сестрица тогда заявила мне на прощанье: «Но погоди, может, и мне известно такое, о чем ты не знаешь». Боюсь, она не шутила.
– Стелли? Но что она могла узнать и что сделать? И почему вы ничего мне не сказали?
– Я тогда не придал ее словам большого значения. Возможно, тут я ошибся. У вашего отца не было устройства, с помощью которого она могла бы нас выследить? Скажем, подзорной трубы, изготовленной одним из ваших талантливых предков?
– Не знаю. Страшно подумать, что они рылись в наших вещах.
– Ну, это еще полбеды. Безусловно, однако, что ясновидение, которое так помогло нашим обремененным заботами друзьям в Комитете, не проникает дальше столичных ворот, а то с чего бы им заваривать всю эту кашу? Вы понимаете, какая вам грозит опасность?
Элистэ разглядывала свое изображение. Невероятное, просто удивительное сходство. «Награда о сто рекко…» Ей с трудом в это верилось. Она молча кивнула.
