Второй Алгана сидел на полу, рядом с чаном, время от времени опуская в него клыкастую морду. Рваные раны на шее и груди затянулись, только рука ещё не слушалась и по-прежнему висела вдоль тела, примотанная теперь уже к одной дощечке — вторую убрали. Проглотив мясо и подняв голову из чана, он коротко взрыкнул и издал несколько лающих звуков. Нингорс, зачёрпывая еду полной горстью, ответил похожими звуками и слизнул мясо с ладони.
На звук шагов обернулись оба хеска, и Нингорс, увидев Кессу, усмехнулся во все клыки и рявкнул на сородича — тот отпрянул от чана и навострил уши.
— Иди сюда, детёныш, — сказал хеск, повернув голову к Речнице. — Садись, ешь. Тебя там хоть накормили?
Он подцепил лапой чан и подвинул к Кессе. Запах свежей крови и потрохов ударил ей в ноздри.
— Ешь ты, Нингорс. Тебе надо лечиться, — покачала она головой, стараясь не заглядывать в чан. — Я принесла вам воды. Ох ты! У тебя уже есть грива! А можно посмотреть крыло?
Хеск ухмыльнулся и свесился с лавки, резким движением разворачивая крылья. Кесса осторожно взялась за хрупкий остов и погладила нарастающую перепонку. Кожистый покров рос от кости, и его тонкие розоватые края трепетали, готовясь сомкнуться и намертво срастись.
Второй Алгана отпил из ведра, издал несколько лающих и рычащих звуков, приподнял сосуд и подставил под морду Нингорса. Тот немного выпил, фыркнул и сполз ещё ниже — теперь он держал полтуловища на весу, опираясь на руки. Рыжеватая шкура, лишённая шерсти, казалась непривычно тонкой, просвечивающей насквозь, Кессе даже боязно было её трогать.
— Теперь я похож на знорка, — шевельнул отросшими усами Нингорс. — Как вы живёте в такой коже? Дичь какая-то, хоть на глаза не показывайся…
— Грива уже растёт, скоро будет и шерсть, — пообещала Речница, присаживаясь на пол рядом с лавкой. — А как твоя рука? Я думала, её напрочь отгрызли.
Она обратилась к второму Алгана, и тот, покосившись на Нингорса, подался назад и негромко рявкнул. Нингорс положил руку на плечо Кессы.
— Можешь говорить, Могнон. Шинн — мой детёныш, мы летим вместе. Могнон — из Холма Змеиного Ручья, мы жили по соседству. Он был в моей стае, когда я впервые полетел с Икеми. Она прокусила ему тогда кончик крыла…
Нингорс ухмыльнулся во всю пасть, вспомнив что-то радостное и весёлое. Кесса мигнула.
— А теперь я отгрыз тебе всё крыло, — насупился Могнон. — Икеми, наверное, съест меня живьём. Где были мои глаза?! Агаль — проклятая зараза, выедает череп изнутри…
— Ты сам никогда бы не напал на родича, Могнон, — сказала Кесса, протянув руку к его плечу. — Это всё из-за Волны.
— Ты чудной детёныш, — шевельнул ухом хеск. — Такой маленький и слабый. Ты совсем ничего не боишься?
— Боюсь, — призналась Кесса, отгоняя стаю непрошеных видений. — Но это неважно. Если ты — сосед Нингорса… ты знаешь, что сейчас с его семьёй?
— Не надо, Шинн, — Нингорс слегка сжал пальцы на её плече. — Мы уже поговорили, а тебе это знать незачем. Однажды я вернусь в холм, и хорошо, если будет кому меня встретить.
— Хоатиг, наверное, поддался Агалю, — буркнул Могнон. — Если он жив. Его выгнали, и не добром. Я видел кровь на клыках изгонявших, когда они возвращались. Мы даже смутились тогда. Изгнание он заслужил, но убивать…
— Тебя не сдавали в рабство, — оскалился Нингорс. — Он сказал, зачем это сделал? Чем я провинился перед ним?
— Я не узнавал, — опустил взгляд Могнон. — Спроси у Икеми. Она была в большой ярости в те дни, не говорила ни с кем из чужих.
— Хорошо, что его нашли и наказали, — прошептала Кесса, гладя руку Нингорса. — И хорошо, что вы оба живы и свободны.
Могнон заглянул в опустевшее ведро, сунул нос в чан из-под мяса, лизнул его стенки.
— Набили брюхо, — пробурчал он. — Пойду отсыпаться на полгода вперёд. Тебя поднять на лавку, сосед?
— У меня руки на месте, — фыркнул Нингорс, заползая обратно на лежбище. — Что тут в воде? Так и тянет в сон. Иди к местным хозяевам, Шинн, возьми у них еды. Ты худеешь с каждым днём, скоро ходить не сможешь. Я посплю, пока в голове не прояснится.
Он сунул руку с аметистовым браслетом под голову и закрыл глаза. Кесса долго сидела рядом, осторожно гладила коротенькую жёсткую гриву на широкой спине, пока дыхание хеска не стало глубоким и размеренным.
За соседней дверью еле слышно плескалась вода, и аквамариновые блики выползали из щелей и холодили кожу. Кесса робко постучалась, но никто не ответил ей.
— Хаэй, — тихонько окликнула она. — Могучие Вайганы, повелители рек и дождей, живут тут?
Блики вспыхнули ярче, но дверь осталась закрытой. Утерев выступившую на лбу испарину, Кесса на цыпочках вышла на лестницу. «Хвала богам, что Вайганы не в Волне,» — думала она. «А вот Фаллин-Ри, и Речные Драконы, и Агва… Что с ними сейчас?»
…Когда Нингорс и Могнон впервые вошли в общую залу, хески, сидевшие там, замолчали, а кто-то даже перебрался от них подальше, — только йиннэн, дремлющие на лавках и неспешно лакающие яртисовый взвар, лишь покосились на чужаков и вернулись к своим занятиям. Кесса обрадовалась, увидев на общем блюде жареное мясо, но радость её длилась недолго — перед ней поставили чашку знакомой белесой жижи, только не жирновато-пресной, а кислой.
— Детёныши пьют молоко, — хмыкнул Нингорс. — По крайней мере, пока не вырастут зубы.
— Я не детёныш, — нахмурилась Кесса. — И у нас в Фейре никто не пьёт молоко. Только Речник Фрисс пил, когда жил в степях. Там так заведено. Дай мне мяса!
Макая кусок в кислое месиво, она жевала и слушала вполуха разговор Нингорса и Могнона с Джаксами — сперва с Кадданом, потом подошли и другие.
— Я не полечу, — ворчал себе под нос Могнон. — Налетался уже. Один детёныш не удержит нас двоих в здравом уме. Я останусь тут, в Оме, до зимы. Буду чинить стены, если надо — сражаться.
— Тут никто не хочет драк, — вздохнул Каддан. — Но все к ним готовы. Хорошо, что ты, могучий воин, будешь с нами. Пока ты тут, носи на руке аметист. Жаль, с собой мы камень дать не можем — сюда постоянно привозят одержимых, всем нужны защита и лечение.
— А я не могу здесь остаться, — покачал головой Нингорс. — Когда Волна схлынет, постараюсь заглянуть на Холм Змеиного Ручья, но раньше мы не встретимся. Мне нужна прочная выделанная кожа — шкура большой хурги или кумана. Платить мне нечем, но я могу отработать.
— Я могу заплатить, — поднялась с места Кесса. На её ладони лежала гладкая серовато-зелёная яшма, камешек со дна древней реки.
…Главная улица не всегда была такой широкой, и постоялые дворы никогда не стояли посреди пустырей — их окружали плотно составленные лотки и навесы, сотни маленьких торговых лавок. Сейчас их все разобрали, унесли и навесы, и подпирающие их столбы — остались только глубокие отверстия между камней мостовой да сами камни. Торговать было некому и нечем, время раздачи городских припасов ещё не пришло, и Кесса, спрятавшись за глухой стеной постоялого двора, осталась в одиночестве. На светлых камнях мостовой удобно было чертить мишени.
